ИСТОРИЯ

Отечественная война 1812 года

« Гроза двенадцатого года ...»

На рассвете 12 июня 1812 г . «Великая армия» Наполеона (640 тыс. человек), переправившись через Неман, вторглась в пределы Российской империи. Русская армия насчитывала 590 тыс. человек. Она была разделена на три далеко отстоящих друг от друга группы (под командованием генералов М.Б. Барклая-де-Толли, П.И. Багратиона и А.П. Тормасова). Александр I находился при штабе армии Барклая. «Я не положу оружия, — заявил он, — доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

Быстрое продвижение мощной французской армии опрокинуло планы русского командования задержать ее силами армии Барклая и ударить во фланг силами Багратиона. Стратегическая обстановка требовала скорейшего соединения двух армий, а это заставляло отступать. Численное превосходство неприятеля ставило вопрос о срочном пополнении армии. Но в России не было всеобщей воинской повинности. Армия комплектовалась путем рекрутских наборов. И Александр I решился на необычный шаг. 6 июля, находясь в военном лагере близ Полоцка, он издал манифест с призывом создавать народное ополчение. В тот же день Александр оставил армию и выехал в Смоленск. В Смоленске царь встретился с местным дворянством, которое просило о разрешении вооружиться самим и вооружить крестьян. Одобрив это ходатайство, Александр обратился к смоленскому епископу Иринею с рескриптом, в котором возлагал на него долг ободрять и убеждать крестьян, чтобы они вооружались, чем только могут, не давали врагам пристанища и наносили им «великий вред и ужас». Рескрипт узаконил партизанскую войну. Но крестьяне, покинувшие свои жилища и ушедшие в лес, ничего не знали о нем. Их борьба против захватчиков разворачивалась независимо от царских рескриптов. В августе на смоленской земле уже действовали первые партизанские отряды.

Оставляя заслоны против фланговых ударов, теряя солдат в результате быстрых маршей и стычек с партизанами, «Великая армия» таяла на глазах. К Смоленску под водительством Наполеона подошло только 200 тыс. человек.

В это время Александр I был уже в Москве. Население древней столицы было охвачено патриотическим подъемом. «Наполеон не может нас победить, — говорили простые москвичи, — потому что для этого нужно всех нас наперед перебить». На встрече с императором дворянство выразило желание выставить в ополчение по 10 человек на каждые сто душ своих крепостных. Московское купечество собрало по подписке 2,4 млн. руб. Городской голова, капитал которого составлял 100 тыс. рублей, первый подписался на 50 тыс., крестясь и говоря: «Бог дал их мне, и я отдаю их Отечеству».

Александр I в те дни вел себя необыкновенно скромно, даже робко. Проходя по Кремлю, кланялся народу, просил не расталкивать теснившихся вокруг него людей. Прежде чем выйти к дворянству и произнести речь, долго «набирался духу». Судьба его царствования висела на волоске, но он уже уловил настроение народа, понял, что война приобретает народный характер и что только это может спасти его в схватке с Наполеоном. Кто-то осмелился спросить, что он намерен делать, если Бонапарт захватит Москву. «Сделать из России вторую Испанию», — твердо отвечал Александр. В Испании в это время шла народная борьба против французских оккупантов.

Недаром, однако, говорили, что у Александра I всегда было как бы две политики — либерально-просвещенная и полицейско-репрессивная. В период Отечественной войны А.А. Аракчеев держался в тени, но неотступно следовал за императором. Другой представитель той же политики, граф Ф.В. Ростопчин, был назначен на пост московского генерал-губернатора. Отличаясь самодурством и крайней подозрительностью, он всюду искал шпионов и озадачивал москвичей своими выходками. Когда в одном из московских дворцов дворяне и купцы собрались на встречу с царем, у бокового выхода расторопный Ростопчин поставил возок с двумя полицейскими, одетыми по-дорожному. Все знали, что в этом возке отправится в Сибирь тот, кто скажет лишнее слово.

В конце июля у Смоленска русским армиям удалось соединиться. Александр, к тому времени вернувшийся в Петербург, медлил с назначением главнокомандующего. Общее руководство армиями было поручено Барклаю-де-Толли, занимавшему пост военного министра. Хороший стратег и мужественный воин, он был молчалив, замкнут, малодоступен, почти никогда не говорил с солдатами. В армии его не любили. Багратион, сторонник более активных действий, открыто выражал несогласие с тактикой Барклая. Генералы не ладили друг с другом. В несогласованности их действий многие видели причину того, что после кровопролитного сражения русские войска оставили Смоленск. Отступление снижало боевой дух армии, участились случаи мародерства, поползли слухи об измене. В армии и обществе заговорили о том, что Барклай «ведет гостя в Москву».

Тем временем, победоносно завершив войну с Турцией, в Петербург вернулся М.И. Кутузов. В ту пору ему шел 67-й год. Ученик и соратник Суворова, он обладал широким стратегическим мышлением, был опытным военачальником и дипломатом. О Кутузове сразу заговорили как о единственном человеке, способном занять пост главнокомандующего. Московское и Петербургское ополчения избрали Кутузова своим начальником, причем в Петербурге он был избран единогласно, а в Москве обошел Ростопчина. Александр I недолюбливал Кутузова, но в создавшейся обстановке должен был уступить. «Общество желало его назначения, и я его назначил, — сказал он в сердцах, — сам же я умываю руки». В дальнейшем царь не раз подумывал о замене Кутузова на Барклая, но так и не решился это сделать.

Справедливости ради надо сказать, что Александр I был тверд в борьбе со Наполеоном и внес в нее немалый вклад. Проведя трудные переговоры со шведским королем, он сумел удержать его от союза с французским императором. Так была достигнута еще одна дипломатическая победа в этой войне.

По дороге в армию Кутузов часто повторял: «Если только Смоленск застану в наших руках, то неприятелю не бывать в Москве». За Торжком он узнал, что Смоленск оставлен. «Ключ к Москве взят», — с огорчением сказал Кутузов. После этого его мысли вновь и вновь возвращались к тому, какой выбор он должен сделать. «Не решен еще вопрос, — писал он в одном из писем, — потерять ли армию или потерять Москву».

17 августа у села Царево-Займище Кутузов прибыл в армию, встреченный общим ликованием. Офицеры поздравляли друг друга, а солдаты быстро сложили поговорку: «Пришел Кутузов бить французов». «Разве можно с такими молодцами отступать?» — говорил он, осматривая войска. Но затем, разобравшись в обстановке, дал приказ продолжить отступление: надо было навести порядок в армии и соединиться с подходившими резервами. Рядом решительных мер Кутузов улучшил снабжение армии, пресек мародерство, подтянул дисциплину. Большие надежды главнокомандующий возлагал на формировавшееся в Москве ополчение.

Москва в эти дни жила необычной жизнью. Большинство тех, кто мог носить оружие, записывалось в ополчение. Старики, женщины, дети готовились в путь. После оставления Смоленска от московских застав потянулись вереницы карет и колясок. Потом их сменили повозки и простые телеги. А затем — пешие.

Торжественные проводы московского ополчения состоялись 14 августа. Замечательный русский поэт В.А. Жуковский, ушедший с ополчением, был человеком совсем не военным. Он писал, что пошел «под знамена не для чина, не для креста и не по выбору собственному, а потому что в это время всякому должно было быть военным, даже и не имея охоты». Московское ополчение участвовало в Бородинской битве.

В Петербурге с 27 августа на трех плацах в течение пяти дней производилось ускоренное обучение 13 тыс. ратников. Впоследствии Петербургское и Новгородское ополчения использовались для усиления войск, прикрывавших Петербург. Несколько позднее включились в военные действия другие ополчения, а также калмыцкие, татарские и башкирские полки.

В конце августа численный перевес все еще был на стороне французов. Но Кутузов знал, что нельзя слишком долго сдерживать рвущуюся в бой армию. Тем более, что русское общество требовало решительных действий и было готово сделать все для победы.

Вечером 22 августа главные силы русской армии остановились у села Бородина на Новой Смоленской дороге, в 110 км от Москвы. К югу от села, километрах в пяти, была деревня Утица — на Старой Смоленской дороге. Развернувшись между ними на холмистой местности, русская армия преградила неприятелю путь на Москву. Когда главнокомандующий осматривал поле будущего сражения, высоко в небе над ним парил исполинский орел. «Куда он, туда и орел», — вспоминал ординарец Кутузова. Это сочли за добрый знак.

Русская армия насчитывала 132 тыс. человек (в том числе 21 тыс. плохо вооруженных ополченцев). Французская армия — 135 тыс. Штаб Кутузова, полагая, что в армии противника около 190 тыс. человек, избрал оборонительный план.

Французы подошли к Бородину на следующий же день, но были задержаны у деревни Шевардино. 24 августа неприятель штурмовал Шевардинский редут, защищавшийся небольшим отрядом русских войск. В это время на Бородинском поле спешно возводились укрепления. В центре обороны, на Курганной высоте, была развернута батарея из 18 орудий. Она входила в состав корпуса, которым руководил

генерал Н.Н. Раевский. Впоследствии ее стали называть батареей Раевского. Левее от нее, недалеко от села Семеновского, были вырыты земляные укрепления (флеши), на кото-зых разместили 36 орудий. Это был ключевой пункт обороны иевого фланга, которым командовал П.И. Багратион. Его имя скрепилось в названии флешей.

26 августа 1812 г . в половине шестого утра началось знаменитое Бородинское сражение. Наполеон намеревался прорвать русские позиции в центре, обойти левый фланг, отбросить русскую армию от Старой Смоленской дороги и освободить путь на Москву. Но обходный маневр не удался: низ Утицы французы были остановлены. Основной же удар Наполеон обрушил на Багратионовы флеши. Их штурм продолжался почти непрерывно в течение шести часов. Багратион получил тяжелое ранение, командование флангом перешло к генерал-лейтенанту П.П. Коновницыну. Около полудня, ценой огромных потерь французы овладели укреплениями. Русские войска отошли на ближайшие холмы. Попытка французской кавалерии сбить русских с новой позиции успеха не имела.

В это же время были отбиты две атаки французов на батарею Раевского. Пока готовилась третья атака, в тылу французов оказалась русская кавалерия во главе с казачьим атаманом М.И. Платовым и генералом Ф.П. Уваровым. Прошло несколько часов, пока французы организовали отпор. Это время Кутузов использовал для переброски подкреплений в «горячие точки». Третья, решающая, атака французов на батарею Раевского была предпринята около двух часов дня. Схватка длилась более полутора часов. Под напором превосходящих сил русские были вынуждены отойти. Наполеон бросил им вслед кавалерию. Но русская кавалерия ответила контратакой и французы были остановлены. Вклинившись в оборону русских войск, они не смогли добиться прорыва. Путь на Москву по-прежнему был для них закрыт. День закончился под грохот артиллерии. Канонада Бородинского сражения, как говорили, была слышна у московских застав. С наступлением темноты Наполеон приказал оставить ряд захваченных высот, в том числе батарею Раевского.

Атакующая сторона обычно несет более крупные потери. В боях 24—26 августа Наполеон потерял 58,5 тыс. солдат и офицеров. Потери русской армии были не намного меньше — 44 тыс. Это объяснялось тем, что по ходу боя армии неоднократно менялись ролями — русские выбивали французов с захваченных позиций. Большие потери русские войска несли от вражеской артиллерии. В Бородинском сражении русская армия имела небольшой перевес в количестве пушек, но французы вели более сосредоточенный огонь. На действиях русской артиллерии сказалась гибель в разгар сражения ее командующего генерала А.И. Кутайсова. Русская армия потеряла около тысячи офицеров и 23 генерала. Умер от раны отважный Багратион.

Ввиду больших потерь и принимая во внимание, что у Наполеона остался нетронутый резерв (Старая гвардия), Кутузов приказал утром 27 августа отойти с поля сражения.

Армия подошла к Москве, в которой к тому времени осталась примерно четвертая часть населения. 1 сентября в деревне Фили под Москвой состоялся военный совет, на котором Кутузов поставил вопрос, дать ли под стенами древней столицы еще одно сражение или отступить без боя. Ряд генералов (Бенигсен, Дохтуров, Уваров, Коновницын) настаивали на сражении. Барклай возражал: в случае неудачного исхода армия не сможет быстро отступить по узким улицам большого города и произойдет катастрофа. Кутузов тоже не был доволен позицией, занятой русской армией. «Пока будет еще существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, — сказал он, — до тех пор останется еще надежда с честью окончить войну, но при уничтожении армии не только Москва, но и вся Россия была бы потеряна».

Встал вопрос, в какую сторону отступать. Барклай предложил идти к Волге: «Волга, протекая по плодороднейшим губерниям, кормит Россию». Если бы приняли это предложение, отступать пришлось бы по Владимирской дороге. Но Кутузов не согласился: «Мы должны помышлять теперь не о краях, продовольствующих Россию, но о тех, которые снабжают армию, а посему нам следует взять направление на полуденные [южные] губернии». Решено было идти по Рязанской дороге. Закрывая совет, Кутузов сказал: «Что бы ни случилось, я принимаю на себя ответственность пред государем, Отечеством и армиею».

На следующий день русская армия вышла из Москвы. Когда удалось оторваться от неприятеля, Кутузов приказал оставить Рязанскую дорогу и проселочными дорогами, через Подольск, перейти на Калужскую. В Калуге и ее окрестностях были сосредоточены продовольственные склады, необходимые для армии. Вечером того же дня проходящие войска заметили огромное зарево, поднявшееся над Москвой.

В оставленной русскими войсками и обезлюдевшей Москве орудовали мародеры из «Великой армии» и обыкновенные грабители. Французское командование сначала не придало значения начавшимся в разных местах пожарам. Но в сухую и теплую погоду огонь быстро распространялся. И вот уже сплошь загорелись Арбат и Замоскворечье, вспыхнули деревянные дома на Моховой. Огонь охватил торговые ряды Китай-города. В огромные костры превратились баржи с сеном на Москве-реке.

Огненное кольцо сжималось вокруг Кремля, где остановился Наполеон. Поздно вечером император со свитой выехал из Кремля и по горящей Тверской перебрался в Петровский загородный дворец.

Кутузов пил чай и беседовал с крестьянами, когда ему сообщили о пожаре. Помолчав, он сказал: «Жалко это, правда, но подождите, я ему голову проломаю».

Москва горела шесть дней. Пожар уничтожил три четверти городских построек и провиантские склады. Французская армия сразу оказалась на грани голода.

Русская армия расположилась у села Тарутина, в 80 км от Москвы, прикрывая тульские оружейные заводы и плодородные южные губернии. Подтягивались резервы, залечивались раны. Обосновавшийся в Москве Наполеон полагал, что кампания окончена, и ждал предложений о мире. Но никто не слал к нему послов. Гордому завоевателю пришлось самому обращаться с запросами к Кутузову и Александру I. Кутузов отвечал уклончиво, ссылаясь на отсутствие полномочий. Однако возглавляемая им армия была решительно против переговоров о мире. А при дворе шла закулисная борьба. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, брат царя Константин и царский любимец Аракчеев возглавили придворную клику, требовавшую мира с Наполеоном. К ним присоединился канцлер Н.П. Румянцев. Между армией и двором возникли напряженные отношения, и генералы довели до сведения царя свое пожелание об отставке Румянцева. Александр посчитал такой поступок величайшей дерзостью, но подавил свой гнев. Румянцев остался на посту канцлера. Но вступать в переговоры с Наполеоном царь отказался.

Положение наполеоновской армии быстро ухудшалось. Оторвавшись от своих тыловых баз, она существовала за счет изъятия продуктов у местного населения. Повсюду бесчинствовали фуражиры и мародеры. Подмосковные крестьяне, как прежде смоленские, уходили в леса. На смоленской земле и в Подмосковье развернулось партизанское движение. Отрядами партизан руководили солдаты, бежавшие из французского плена, местные помещики, особо авторитетные крестьяне. Так под командованием крепостного крестьянина Герасима Курина в Подмосковье сражалось свыше 5 тыс. пеших и 500 конных крестьян. В Смоленской губернии широкую известность получила старостиха Василиса Кожина, возглавлявшая отряд из подростков и женщин. Партизаны выслеживали и уничтожали отдельные небольшие группы наполеоновских солдат.

Кутузов, быстро оценивший значение партизанской войны, стал засылать в тыл неприятеля кавалерийские отряды. Пользуясь поддержкой населения, они наносили чувствительные удары по врагу. Одним из первых пошел в партизаны поэт и гусар Денис Васильевич Давыдов (1784—1839). Подполковник А.С. Фигнер проник в оккупированную Москву и слал донесения в штаб Кутузова. Затем он организовал партизанский отряд. Смелые рейды по тылам противника совершал отряд А.Н. Сеславина. Отряд И.С. Дорохова, взаимодействуя с крестьянскими повстанцами, в конце сентября освободил г. Верею. В октябре отряды Давыдова, Фигнера, Сеславина и В.В. Орлова-Давыдова, действуя совместно, окружили и взяли в плен 2 тыс. французов. За месяц пребывания в Москве французская армия потеряла около 30 тыс. человек.

Приближались холода, и Наполеон понял, что зимовать на московских пепелищах было бы безумием. В начале октября у села Тарутина произошло сражение между французским авангардом и частями русской армии. Французы отступили с большими потерями. Будто бы для того, чтобы «наказать» русских, Наполеон 7 октября вывел свою армию из Москвы. Передовые части двух армий встретились у Малоярославца. Пока город переходил из рук в руки, подошли главные силы. Перед Наполеоном встал вопрос: давать ли генеральное сражение, чтобы прорваться на Калужскую дорогу, или отступать по Смоленской, где его ожидали разграбленные села и озлобленное население. На этот раз непобедимый Наполеон решил не искушать судьбу и дал приказ отступать на Смоленск.

Но оказалось, что от судьбы не уйдешь. Отступавшие французские войска подвергались ударам казаков, летучих кавалерийских отрядов, партизан. От бескормицы падали лошади — приходилось бросать артиллерию, спешивалась кавалерия. Кутузовская армия двигалась параллельно наполеоновской, все время угрожая вырваться вперед и отрезать пути отступления. Из-за этого Наполеон не смог задержаться в Смоленске дольше четырех дней. С наступлением холодов положение французской армии стало критическим. Только гвардия и присоединившиеся к ней два корпуса сохраняли боеспособность. Огромные потери французская армия понесла при переправе у р. Березины 14—16 ноября. Вскоре после этого Наполеон тайно уехал в Париж, оставив армию. В середине декабря жалкие ее остатки перешли обратно через Неман. Преследовавшая Наполеона русская армия тоже понесла большие потери — не только в боях, но и от холода, плохого питания, болезней, изнурительных маршей. К берегам Немана вышла лишь половина той армии, что стояла у Тарутина.

Наполеоновское нашествие было огромным несчастьем для России. В прах и пепел были обращены многие города. В огне московского пожара навеки исчезли драгоценные реликвии прошлого. Громадный урон понесли промышленность и сельское хозяйство. Впоследствии Московская губерния быстро оправилась от опустошения, а в Смоленской и Псковской вплоть до середины века численность населения была меньше, чем в 1811 г .

Но общая беда, как известно, сближает людей. В борьбе с врагом тесно сплотилось население центральных губерний, составлявшее ядро русской нации. Не только губернии, непосредственно пострадавшие от нашествия, но и примыкавшие к ним земли, принимавшие беженцев и раненых, отправлявшие ратников, продовольствие и вооружение, жили в те дни одной жизнью, одним делом. Это значительно ускорило сложный и длительный процесс консолидации русской нации. Теснее сблизились с русским народом другие народы России.

Жертвенная роль, выпавшая на долю Москвы в драматических событиях 1812 г ., еще более возвысила ее значение как духовного центра России. Наоборот, сановный Петербург, двор, официальное правительство оказались на периферии событий. О них в тот грозный год как бы почти забыли. Александру I так и не удалось

сблизиться с народом. Аракчеев, Ростопчин, полицейский возок — все это по-прежнему отделяло его от простого народа, от общества.

М.И. Кутузов, в ком счастливо сочетались лучшие черты русского характера, не случайно оказался в центре событий. Выдвинутый народом, обществом, в тот год он стал, по существу, национальным лидером. В самом названии Отечественной войны как бы подчеркивается ее общественный, народный характер. (Недаром император Павел в свое время пытался запретить слово «Отечество».) В 1812 г . русское общество, заставив самодержавное правительство потесниться, вновь, как во времена Минина и Пожарского, взяло дело защиты Отечества в свои руки. В борьбе с иностранными захватчиками Россия отстояла свою независимость и территориальную целостность. Эти события произвели очень сильное впечатление на современников, особенно на молодежь. «Мы были дети 12-го года», — говорили о себе декабристы. «Гроза двенадцатого года» наложила неизгладимый отпечаток на творчество А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова. На ее преданиях выросли А.И. Герцен и Н.П. Огарев. Она не прошла бесследно.

из "Лекций" Боханова А. и Горинова М.

Потери французской армии при Бородино

С обеих сторон в Бородинской (Московской) битве участвовало около 290 тысяч бойцов более 1200 орудий ревело на поле боя, выпустив за 15 часов до 130 тысяч ядер, гранат и картечных снарядов…И все же результаты той далекой от нас бойни не оправдали ничьих надежд: Кутузову не удалось остановить наступление французов и защитить Москву, а Наполеон не смог, в свою очередь, разгромить в генеральном сражении основные силы русской армии

Сам французский император никогда не отказывался от чести победителя «при Москве-реке». Его точка зрения совершенно определенно высказана им в мемуарах, которые он продиктовал на острове Святой Елены:

«Московская битва — мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 000 человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский, — вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: «Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!»

Укажем на явные преувеличения, допущенные Наполеоном. Позиция армии Кутузова при Бородине отнюдь не была «прекрасной»: наряду с достоинствами она «грешила» серьезными недостатками. Что касается численности русских войск, то в день сражения она составляла 155—157 тысяч человек (в том числе 115 302 в регулярных частях) при 624 орудиях. Наполеоновская армия насчитывала около 134 тысяч солдат и офицеров при 587 орудиях, так что превосходство в регулярных войсках (кроме артиллерии) было не на русской стороне.

Известная поговорка о том, что «нигде так много не врут, как на охоте и на войне», в полной мере относится и к императору Наполеону, который следовал распространенному среди военных всех времен и народов обычаю завышать силы и урон противника, занижая при этом свои собственные. В 18-м бюллетене своей Великой армии, составленном 10 сентября в Можайске, он объявил, что французские войска потеряли в Бородинском сражении всего 10 тысяч человек, включая 2500 убитых, в то время, как у русских выбыло 40 или 50 тысяч человек.

«Никогда не видали подобного поля битвы, — было сказано в этом бюллетене.— На 6 трупов приходились 1 француз и 5 русских».

Сам Наполеон не скрывал пропагандистского характера этих реляций. Так, отвечая однажды австрийскому дипломату князю Меттерниху, упрекнувшему императорские бюллетени в многочисленных измышлениях, он со смехом заявил:

«Ведь не для вас я их писал; парижане всему верят, и я мог бы рассказать им еще много другого, во что они не отказались бы поверить».

Сведения о потерях французских войск при Бородине (как их определяют мемуаристы) существенно расходятся. Так, например, главный хирург Великой армии Доминик Ларрей утверждал, что французы потеряли 9 тысяч убитых и 12—13 тысяч раненых, а французский капитан Жиро, состоявший адъютантом при генерале Дессэ, считал, что в наполеоновских войсках из строя выбыло около 15 тысяч человек.

А вот мнение французского генерала Бертезена, командовавшего в 1812 году пехотной бригадой Молодой гвардии: «Ведомости, представленные частями, доводят наши потери до 22 600 человек, но при этом следует обратить внимание, что полковники пользуются случаем сражения, чтобы скрыть от контроля людей, оставшихся под тысячей разных предлогов в тылу. Учитывая это, я считаю правильным уменьшить цифру потерь на несколько тысяч. Кроме того, среди тех, кто в рапортах указан ранеными, 4 [000] или 5000 человек получили лишь царапины и следуют с армией в Москву».

Но наиболее подробные данные о потерях французов приведены в книге, пожалуй, самого компетентного в этом вопросе очевидца — инспектора смотров Антуана Денье, служившего в кабинете начальника Главного штаба Великой армии маршала Бертье; в ведении этого военного чиновника находились все вопросы, связанные с личным составом войсковых частей и штабов. На основе сведений о потерях всех соединений он составил общую ведомость, согласно которой Великая армия потеряла при Бородине 49 генералов, 37 полковников и 28 000 прочих чинов (6547 убитых и 21 453 раненых). Когда эти цифры Денье доложил маршалу Бертье, тот приказал хранить их в секрете, поскольку они слишком отличались от официальных, опубликованных в 18-м бюллетене.

Ведомость Денье была опубликована во Франции лишь в 1842 году, после чего на эти данные стали ссылаться почти все мемуаристы, чьи труды выходили в свет позже. И до сих пор многие западные историки считают их достоверными и точными.

Сопоставим известные ведомости численного состава французской армии на 2 и 20 сентября 1812 года, то есть применим метод, который уже использовали некоторые зарубежные исследователи, в частности немецкий военный историк начала XX века О. Остен-Сакен.

Согласно ведомости от 2 сентября, корпуса Великой армии, принявшие затем участие в Бородинском сражении, насчитывали 135 219 человек. Из этого количества надо «вычесть» гарнизон, оставленный 4 сентября в Гжатске (около 1 тысячи вестфальцев), и прибавить численность двух пехотных дивизий, присоединившихся к главным силам Наполеона 8-го и 11 сентября (около 11 тысяч человек), а также четырех маршевых кавалерийских полков, прибывших в Москву до 20 сентября (около 2 тысяч всадников). Из полученной цифры в 147, 2 тысячи человек следует вычесть численность наполеоновских войск, указанных в ведомости от 20 сентября (95775 человек), а также не учтенного в ней 8-го корпуса (около 5700 человек). Полученная разница — 45, 7 тысяч человек — представляет собой общую убыль личного состава армии Наполеона за 18 дней.

Для определения бородинских потерь французов, необходимо из данной цифры исключить потери, понесенные в различных авангардных делах до 5-го и после 7 сентября (около 3 тысяч человек), и приблизительное число больных и отставших, выбывших из строя 3—20 сентября (около 9 тысяч человек, считая в среднем по 500 в сутки). При таком расчете потери Великой армии при Бородине могли достигать 34 тысяч человек, в том числе около 30 тысяч в день генеральной битвы 7 сентября.

Есть косвенное доказательство относительной достоверности полученной цифры: надо сравнить ее с точно установленными потерями французов в Ваграмском сражении (5—6 июля 1809 года), сходном по масштабу с Бородинским. При Ваграме войска Наполеона потеряли 33 854 человека (в том числе 42 генерала и 1820 офицеров). Поскольку урон командного состава в обоих сражениях примерно одинаков (1792 человека при Бородине и 1862 человека при Ваграме), то и общие потери, вероятно, были соразмерны. Таким образом, наши подсчеты не противоречат показаниям Денье, основанным на подлинных документах.

Были, однако, и другие подсчеты:

некоторые участники «Москворецкой» битвы исчисляли потери наполеоновской армии цифрой, превышавшей 30 тысяч человек. Так, генерал Сегюр в своих мемуарах утверждал, что у французов выбыло из строя около 40 тысяч убитых и раненых. Хотя это было написано уже при Бурбонах и чувствуется желание автора выслужиться перед новыми хозяевами Франции, все же сведения не лишены известной объективности. «Действительно, потери были громадны и не соответствовали результату, — писал Сегюр,— каждый… оплакивал друга, родственника, брата, потому что жребий пал на самых избранных».

Но и 40 тысяч Сегюра не предел. К сожалению, в нашей литературе об Отечественной войне 1812 года очень часто встречается цифра 58 478 человек. Она была вычислена русским военным историком В. А. Афанасьевым на основе данных, опубликованных в 1813 году по распоряжению Ростопчина. В основе подсчетов — сведения швейцарского авантюриста Александра Шмидта, который в октябре 1812 года перебежал к русским и выдал себя за майора, якобы служившего в личной канцелярии маршала Бертье. По свидетельству чиновника А. Я. Булгакова, допрашивавшего Шмидта, тот, «благодаря своей необычайной памяти… исчислил все потери ранеными и у битыми, которые потерпела эта (наполеоновская. — А. В.) армия во всех сражениях, предшествовавших занятию Москвы». Граф Ростопчин, явно заинтересованный в том, чтобы завысить потери неприятеля, не заметил массы несуразностей, содержащихся в данных Шмидта, и поспешил обнародовать их под видом трофейных документов. Из множества ошибок, встречающихся в сведениях швейцарца, достаточно указать одну. В числе корпусов, сражавшихся при Бородине, он назвал 7-й (саксонский) корпус генерала Ренье, якобы потерявший в этой битве 5095 человек. На самом деле указанный корпус никак не мог участвовать в Бородинском сражении, так как в это время действовал на Волыни. Если бы Шмидт действительно служил в штабе Великой армии, он безусловно должен был знать об этом факте.

Отдельные французские части пострадали весьма серьезно. Так, 30-й полк французской линейной пехоты, в котором 23 августа 1812 года насчитывалось 3078 человек, при Бородине был почти истреблен. По воспоминаниям капитана Шарля Франсуа, в этом полку после битвы оставалось всего 268 бойцов, в том числе 11 офицеров.

Серьезный урон понесла 7 сентября наполеоновская кавалерия. Как вспоминал поляк Клеменс Колачковский, на другой день после битвы «ее эскадроны насчитывали всего по несколько десятков людей». В числе наиболее потерпевших полков были саксонские кирасирские полки «Телохранителей» и Цастрова, а также 14-й польский, составлявшие вместе тяжелую бригаду генерала Тильмана. В день битвы они участвовали в атаке у деревни Семеновской, где прорвали три каре русской пехоты, затем содействовали взятию Курганной батареи, а под конец еще успели сразиться с кавалергардами и конногвардейцами, опрокинувшими их после жестокой сабельной сечи. Согласно рапорту генерала Тильмана, в этих трех полках выбыло из строя 43 офицера, 540 солдат и 438 лошадей, то есть больше половины всего состава.

Бородинское сражение было отмечено крупными потерями генералитета: в русских войсках убито и ранено 26 генералов, а в наполеоновских (по неполным данным) — 50. Такая диспропорция генеральских потерь объясняется неодинаковой численностью высшего командного состава в противоборствующих армиях. Так, с русской стороны в Бородинском сражении участвовали 73 генерала (не считая 12 отставных генералов, служивших в Московском и Смоленском ополчениях), а у французов только в кавалерии их насчитывалось 70!

7 сентября 1812 года в армии Наполеона погибли 8 генералов, в том числе 2 дивизионных (Огюст Коленкур и Монбрен) и 6 бригадных (Юар, Дама, Компер, Ланабер, Марион и Плозон). Еще четыре генерала позже скончались от ран, полученных при Бородине – бригадный генерал Ромеф, начальник штаба 1-го корпуса, умер 9 сентября в селе Бородино; бригадный генерал граф фон Лепель, командир вестфальской кирасирской бригады,— 21 сентября в Можайске; дивизионный генерал Тарро, командир 23-й пех. дивизии 8-го (вестфальского) корпуса,— 26 сентября; вюртембергский генерал-майор барон фон Брейнинг, прикомандированный к 14-й легкой кав. бригаде 3-го корпуса,— 30 октября 1812 года.

Особенное сожаление во французской армии вызвала гибель двух отличных кавалерийских генералов — Монбрена и Коленкура.

Луи-Пьер Монбрен, командир 2-го корпуса резервной кавалерии, был смертельно поражен ядром в бок. «Отличное попадание», — успел сказать этот храбрец, прежде чем потерял сознание. Он умер несколько часов спустя на руках военных хирургов, тщетно пытавшихся спасти его жизнь. Наполеон заменил Монбрена дивизионным генералом Огюстом Коленкуром, занимавшим тогда должность коменданта Главной квартиры. Получив повеление императора атаковать русский редут на Курганной высоте, бесстрашный воин ответил: «Я не замедлю быть там живым или мертвым».

Встав во главе 5-го, 8-го и 10-го кирасирских полков, Коленкур бросился на Курганную высоту. Несмотря на отчаянную храбрость защитников, русское укрепление было наконец захвачено. Коленкуру этот успех стоил жизни. «Он умер смертью храбрых, решив исход сражения,— сказал император,— Франция теряет одного из лучших своих офицеров». Особый драматизм придает гибели 34-летнего Огюста Коленкура то обстоятельство, что перед самым походом в Россию он женился по любви на юной Бланш д\’0бюссон дс Лафейяд, портрет которой в день битвы находился на его груди, под мундиром.

«Эта победа, столь мучительная и так дорого купленная, была неполной,— писал генерал Пельпор (в 1812 году командир 18-го линейного полка),— она нас опечалила!» Французские солдаты, по словам Сегюра, «были поражены таким количеством убитых и раненых и таким незначительным числом пленных, которых было менее восьмисот!.. Убитые свидетельствовали скорее о храбрости побежденных, чем о нашей победе. Если уцелевший неприятель отступил в таком блестящем порядке, гордым и не теряющим мужества, что значило для нас приобретение какого-то поля битвы?»

В 1912 году французы, с разрешения русского правительства, поставили на Бородинском поле, возле того места, где во время сражения находился командный пункт Наполеона, гранитный монумент, увенчанный орлом. Среди многочисленных бородинских памятников это единственный, который посвящен нашему бывшему противнику. «Погибшим Великой армии» — гласит надпись на нем, напоминая о кровавой цене, заплаченной войсками Наполеона при Бородине.

И хотя Бородино не стало победой русской армии, место этого сражения в исторической памяти народа незыблемо. Но ожесточенное мужество достойных соперников не нуждается в мифологизации.

свидетельства

Михаил БАРКЛАЙ-ДЕ-ТОЛЛИ

Изображение военных действий
Первой армии в 1812 году

Михаил Барклай-де-Толли

Михаил Богданович Барклай-де-Толли (1761—1818) уже современниками рассматривался в качестве фигуры трагической. Талантливый руководитель стратегического отступления русской армии перед превосходящими силами противника, он был вынужден противостоять как придворным кругам, так и собственным помощникам. И те, и другие искали и находили в действиях главнокомандующего многочисленные ошибки, часто саботируя его распоряжения.
Надо отметить, что такая критика имела основания, однако не налагала на критикующих особой ответственности, которая, в конечном счете, лежала только на Барклае. К чести последнего, он сумел преодолеть многочисленные затруднения, среди которых не последнее место занимали недоверие к «иноземцу» и даже обвинения в измене.
Публикуемые фрагменты из донесений генерала Александру I относятся к тому периоду его деятельности, когда он, смененный на посту главнокомандующего М.И.Кутузовым, неожиданно оказался в положении своих недавних противников, став исполнителем распоряжений, многие из которых ему активно не нравились.
Документы, помимо воссоздания картины происходивших событий, дают нам возможность по-новому увидеть психологию военачальника, меняющуюся в зависимости от той позиции, которую он занимает в служебной иерархии — как формальной, так и реально складывающейся в силу различных обстоятельств.
Тексты донесений во многом дополняют тот образ Барклая-де-Толли, который был создан гением А.С.Пушкина и ставший лучшим памятником герою Отечественной войны 1812 года.

Генерал Н.Н.Раевский, командир VII корпуса

…В ночь с 19-го на 20-е число [августа, по новому стилю — на 01.09] получили мы повеление продолжать отступление. 19-го числа [31.08] генерал Беннигсен назначен, приказом по армии, начальником Главного Штаба, а полковник Кайсаров — дежурным генералом при князе Кутузове; в то же время объявлено, что их приказания должны почитаться приказаниями самого князя. Арьергарду предписано было доносить непосредственно генералу Беннигсену и получать от него предписания.
Князь учреждает порядок, уничтожающий власть главнокомандующих и раздробляющий управление армии.
Полковник Толь, генерал-квартирмейстер 1-й армии, был причислен к князю Кутузову; следственно, 1-я армия была без генерал-квартирмейстера. Вcе инженеры и квартирмейстерские офицеры, пионеры и понтоны были отделены от корпусов и армии и подчинены непосредственно начальству генерала Беннигсена; при самых командующих генералах не оставлено квартирмейстерских офицеров, могущих сообщать им некоторые сведения о местоположениях, дорогах и позициях. Все cиe было достаточно к истреблению управления армий, устроенного по новому положению, и к уничтожению власти главнокомандующего.

Войска получают повеления от разных лиц,
а главнокомандующие соделываются излишними

Но сего еще мало. Войска часто получали повеления от Беннигсена, Кайсарова, Толя и Кудашева, не только без сведения о том главнокомандующего aрмией, но и корпусных командиров. Тогда соделались главнокомандующие армиями совершенно излишними. В самой армии трудно было исследовать, кто в точности начальствовал, ибо очевидно было, что князь носил только имя, под коим действовали его сообщники. Cиe устройство дел возбудило партии, а от оных произошли происки. Сильнейшая из партий, имеющая притом обширнейшее влияние, принадлежала князю Кудашеву, и хотя армия не имела главного сведения о присоединении его к обществу начальствующих, но в качестве зятя князя Кутузова сохранял он первенство над прочими.

Армия приходит в позицию под Бородино.
Описание сей позиции.

Генерал А.И.Горчаков, герой обороны Шевардинского редута

По совершении трех опасных переходов, прибыли мы, наконец, 22-го [03.09] в позицию при Бородине. Она была выгодна.
Она была выгодна в центрe и правом фланге, но левое крыло, в прямой линии с центром, совершенно ничем не подкреплялось и окружено было кустарниками на расстоянии ружейного выстрела; для некоторогo прикрытия сего фланга построен был редут. В день нашего пришествия осмотрел я единственно место, занятое 1-ю армиею; для прикрытия правого фланга приказал я генералу Трузсону построить несколько укреплений и засек, оконченных 25-го числа [06.09] и снабженных потом артиллериею и войсками; 23-го [04.09] сопровождал я князя Кутузова при осмотре левого фланга, т.е. места, назначенного для 2-й армии.
Впереди 26-й дивизии [генерала И.Ф.Паскевича] примечалась отдаленная высота, в виду коей находилось пространство земли вправо и влево, служащее, некоторым образом, ключом ко всей позиции [Курганная батарея Раевского или Большой редут]. Я упомянул князю Кутузову о сем обстоятельстве и предложил на сем месте построить сильный редут. Вместо оного, поставлена была батарея из 12 орудий; последствие доказало, что надлежащее укрепление сей высоты доставило бы сражению совершенный успех.
Князь Багратион донес князю Кутузову, что в настоящем положении левый его фланг подвергался величайшей опасности; наконец решено, что, в случае нападения неприятельского, сей фланг отступит и станет между упомянутой высотою и деревнею Семеновскою; на сей предмет предписано былo построение батарей и редутов.

П.И.Багратион, командующий 2-й армией

Генерал Н.А.Тучков, командующий III корпусом

Я не постигал, почему сему движению надлежало исполниться при нападении неприятеля, а не заблаговременно; вероятно, потому, что генерал Беннигсен не желал себя опорочить. Он выбрал позицию, и посему следовало пожертвовать 24-гo числа [05.09 в сражении за Шевардинский редут] от 6 до 7-ми тысяч храбрых воинов и три орудия. Князь Багратион также представил, что по левой стороне в некотором расстоянии от деревни Семеновской находилась прежняя [cтарая] Смоленская дорога, чрез которую неприятель мог обойти его левый фланг. Но князь Кутузов и Беннигсен утверждали, что сия дорога могла быть легко защищаема нестроевыми войсками. Если бы, напротив того, построено несколько редутов на главнейших высотах при сей дороге, 3-й корпус [генерала Н.А.Тучкова 1-го], коегo отряжение сделалось необходимым 24-го числа, в полной мере удержал бы там неприятеля; впоследствии обстоятельства принудили к отряжению в cиe место также всего 2-го корпуса [генерала К.Ф.Багговута] и большей части кавалерии; несмотря на то что все сии войска с великим трудом удерживались там. Мы не нуждались в работниках для укреплений, ибо имели в своем распоряжении от 15 до 16 тысяч ополченцев и множество потребных к тому орудий, доставленных нам графом Ростопчиным.

Левый наш фланг атакован и разбит

24-го числа, пополудни, арьергард, под начальством генерал-лейтенанта Коновницына [3-я пехотная гренадерская дивизия], останавливавший неприятеля на каждом шагу, отступил к позиции армии. Неприятель, преследуя его, столкнулся с упомянутым редутом армии. Близкое расстояние оного побудило его к быстрому нападению; тогда началось дело, в коем вся 2-я армия принуждена была участвовать. Последствием сего дела было взятие 5 орудий 2-й кирасирской дивизии [генерал М.И.Дука]; но наконец неприятель сбил редут, взял в оном 3 орудия и причинил нам бесполезный урон, состоявший болеe нежели из 6000 человек. Тогда 2-я армия заняла 2-ю позицию левого фланга, опирающуюся на деревню Семеновскую; под вечер примечено, что нестроевые войска были недостаточны к прикрытию старой Смоленской дороги, почему и занята оная ночью 3-м корпусом. Cиe распоряжение совершилось без малейшего моего о том сведения.

Корпус уводится к концу левого фланга

Полковник Толь прибыл к корпусу и приказал оному следовать за собою; нечаянно известился я о том: адъютант, посланный мною c приказанием в cей корпус, уведомил меня о сем происшествии; никто не знал, под чьим начальством следовало оному находиться. Также неизвестно было, к кому надлежало ему относиться и получать предписания. Я представил cиe князю, и получил в ответ, что причиною сему была ошибка, которая вперед уже не случится. Каждое из начальствующих лиц уводило войска и располагало оными, не удостоивая главнокомандующего извещениями. Сие обстоятельство во время дела стоило бы погибели почти всей армии.

Неприятель употребляет весь день осмотра нашей позиции

Весь день 25-го числа употреблен неприятелем для осмотра нашей позиции и для приуготовления к сражению следующего числа. Он окопал левый свой фланг против центра 1-й армии, но соединил большую часть своих сил на правом фланге; по сему можно было предвидеть, что левый наш фланг будет главным предметом нападения.

Кутузову предлагается предупредить его нападение

Генерал Д.С.Дохтуров, сменивший П.И.Багратиона

Генерал К.Ф.Багговуд, командир II корпуса

Князю Кутузову предложено было под вечер, при наступлении темноты, исполнить армией движения так, чтобы правый фланг 1-й армии опирался на высоты деревни Горки, а левый примыкал к деревне Семеновской, но чтобы вся 2-я армия заняла место, в коем находился тогда 3-й корпус. Cиe движение не переменило бы боевого порядка; каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени и, не будучи рассеяны, может быть, решили бы сражение. Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего фланга, защищенного уже местоположением, достаточно было построенных укреплений, с 8 или 10 батальонами пехоты, 1-м кавалерийским корпусом [генерала Ф.И.Уварова] и казачьими полками 1-й армии. Князь одобрил, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие.

[Далее мы опускаем подробное — на уровне действий отдельных полков — описание Бородинского сражения]

Позиция, занятая по окончании сражения для возобновления оного на следующий день.
Армия вдруг получает повеление отступить

Генерал Л.Л.Беннингсен, начальник штаба М.И.Кутузова

Генерал М.А.Милорадович, командующий правым флангом 1-й армии

Я поручил г. Милорадовичу занять с войсками 1-й армии следующую позицию: правое крыло 6-го корпуса должно было опираться на высоты при деревне Горки; направление первой линии находилось в прямой линии от сей точки к деревне Семеновской; 4-й корпус [генерала князя Е.Вюртембергского] стал левее 6-го корпуса [бывший генерала Д.С.Дохтурова]; во 2-й линии — оба кавалерийские [корпуса], за оными — 5-й корпус [генерала Н.И.Лаврова] в резерве. Для точности направления приказал я разложить огни, в некотором расстоянии один от другого, что и облегчило движение войск. Я предложил г. Дохтурову подкрепить войска 2-й армии, собранные им на левом фланге 4-го корпуса, и занять место между оным и корпусом г. Багговута. Я предписал сему генералу снова занять позицию, защищаемую им накануне. Я предписал приготовление к построению редута на высоте при деревне Горки; 2000 человек ополчения на cиe были употреблены. Я донес о всех сих мерах князю Кутузову; он объявил мне свою благодарность, всё одобрил и уведомил меня, что пpиедет в мой лагерь для ожидания рассвета и возобновления сражения. Вскоре потом объявлен также письменный приказ, одобряющий все мои распоряжения. Я предписал рекогносцировку, дабы узнать, занимает ли еще неприятель высоту центра; на оной найдены только рассеянные команды, занимающиеся своим отступлением. Вследствие сего поручил я г. Милорадовичу занять cию высоту на рассвете несколькими батальонами и одною батареей. Все утешались одержанной победой и с нетерпением ожидали следующего утра. Но в полночь получил я предписание, по коему обеим армиям следовало отступить за Можайск.
Я намеревался ехать к князю, дабы упросить его к перемене сего повеления, но меня уведомили, что г. Дохтуров уже выступил. И так мне оставалось только повиноваться с сердцем, стесненным горестью. Граф Платов должен был составлять арьергард, и я предложил ему перевести войска, находящиеся за Москвой рекой, на нашу сторону, дабы составить цепь передовых постов на сей стороне реки; я оставил ему три полка егерей и один гусарский. 27-го числа, в 9 часов утра, нигде не виден был неприятель поблизости поля сражения, но после 9 часов показались рассеянные войска, вероятно, для исполнения рекогносцировки. Причина, побудившая к сему отступлению, еще и поныне скрыта от меня завесой тайны.

Маргарита Михайловна Тучкова прожила долгую по меркам XIX в. жизнь — 71 год, из них только 6 лет она была счастливой женой, 15 — матерью и 40 лет вдовой.

Родилась Маргарита 2 января 1781 г. в большой семье подполковника Михаила Петровича Нарышкина и княжны Варвары Алексеевны Волконской. Как свидетельствует её первый биограф Т.Толычёва, «девочка обнаружила с ранних лет природу страстную, нервную и восприимчивую», «её манило всё прекрасное, всё блестящее». С детства Маргарита любила чтение и музыку, была одарена замечательным голосом, великолепно пела и музицировала, говорила на нескольких языках. С 16 лет Маргариту начинают вывозить в свет: стройная, белокурая, высокая ростом, она привлекала к себе взгляды. Вскоре её мать подружилась с семьёй Ласунских, и в ответ на сватовство «известного блестящей служебной карьерой» Павла Михайловича семья Маргариты ответила согласием. В 1797 г. шестнадцатилетняя Маргарита Нарышкина вышла замуж и, наверное, была уверена в своём нескончаемом счастье. Но муж оказался картёжником и кутилой, он предложил жене «не стесняться и выбрать предмет развлечения» — такого Маргарита снести не могла. Гордая, сильная женщина, она скрывала свои семейные неурядицы даже от родителей, пока не появился человек, который навсегда останется в сердце Маргариты Михайловны, — Александр Алексеевич Тучков.

Их встрече способствовал случай. Как-то на вечере, в столичной гостиной, где собралось множество гостей, Маргариту попросили сесть за рояль и исполнить один из романсов. Когда до слуха Александра, присутствующего на вечере, донёсся женский голос, он поразился печали, которой был переполнен каждый звук. Ему захотелось познакомиться с той, которая пела, и он узнал её имя — Маргарита. Друг юности Тучкова С.Н.Глинка так описывал Александра: «Со станом Аполлона Бельведерского соединял он душу ясную, возвышенную; сердце, дышащее тою чувствительностию, которая влечёт и зовёт к себе душу; ум, обогащённый всеми плодами европейского просвещения». Младший из четырёх братьев-военных, он «с абсолютной гармонией», как отмечали современники, сочетал в себе те редкостные внутренние и внешние качества чести и долга, на которых держалась русская армия. На портрете Дж.Доу (написанном после смерти А.Тучкова с более ранней миниатюры работы А.Г.Варнека), что висит в галерее героев 1812 года в Эрмитаже, он боевой офицер, но выглядит вдохновенным поэтом и мечтателем. Именно такой образ с «нежным ликом» вспоминает Марина Цветаева в стихотворении «Генералам двенадцатого года».

…Ах, на гравюре полустёртой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвёртый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.

Легко представить, что и Маргарита, познакомившись с Александром, «не знала сна». Но влюблённый, очарованный её красотой, голосом, умной речью, он понимал, что законы чести запрещают ему даже надеяться на взаимность. Тем временем жизнь внесла свои коррективы, мать Маргариты, Варвара Алексеевна узнала про неудачный брак дочери и подала в Синод прошение о разводе. «Слава» Ласунского оказалась так широка, что Маргарита Михайловна вскоре получила право вернуться к родителям под именем девицы Нарышкиной.

Однако, когда посватался Тучков, ему наотрез отказали. Это решение потрясло Маргариту, она свалилась в горячке, переживала, что не только родительская воля, но и отъезд любимого за границу разлучили их. Но однажды ей передали небольшой конверт, прошедший через десятки рук, в нём Маргарита нашла листок бумаги и прочитала строки, написанные по-французски. Каждая строфа заканчивалась словами: «Кто владеет моим сердцем? Прекрасная Маргарита!» Автором стихов был Александр Тучков.

Прошло четыре года, Тучков возвратился в Россию и вновь посватался к Нарышкиной, на этот раз родители дали согласие. Весной 1806 г. состоялось венчание. И лишь удивительный знак, который они не смогли объяснить, приоткрывал тайну их дальнейшей судьбы — на свадьбе нищий старец остановил кибитку с молодожёнами, обратился к Маргарите как монахине и передал ей посох, назвав именем Мария. Но это потом, а сейчас ему 29 лет, ей — 25, что может омрачить их долгожданное счастье?

Александр Алексеевич Тучков происходил из семьи потомственных военных, недаром герб его рода имел форму щита с изображением воина. Родился он в 1777 г. в Киеве, где его отец в то время занимал должность начальника крепостей, расположенных вдоль польской и турецкой границ. Уже к 30 годам Александр сделал хорошую военную карьеру: в 11 лет получил свой первый офицерский чин, в 17 — стал капитаном, а в 22 надел полковничьи погоны. В 1806 г. молодой полковник получил боевое крещение в сражении при Голымине. В донесении командующий корпусом Беннигсен отмечал храбрость молодого полковника, который «вместе с князем Щербатовым под градом пуль и картечи действовал как на ученье». В награду за это сражение А.Тучкову был пожалован орден Св. Георгия IV степени, он получил повышение по службе — был назначен шефом Ревельского пехотного полка. Весной 1807 г. Тучков получает приказ выехать в Пруссию на новое место службы. Каково же было удивление Александра, когда молодая жена наотрез отказалась остаться дома и, переодевшись в костюм денщика, отправилась с ним в военный поход. 2 июня 1807 г. состоялось знаменитое Фридландское сражение, в котором русские потерпели поражение. Тучков в нём проявил чудеса храбрости: в течение трёх часов с тремя полками он держался против вчетверо сильнейшего неприятеля. В письме к брату Николаю Александр писал: «Невзирая на ядра, картечи и пули, я совершенно здоров… Счастье вывело меня [невредимым] из боя. Я отступил после всех». За этот подвиг он получил свою вторую награду — орден Св. Владимира III степени.

Вместе с мужем была и Маргарита Михайловна. Как только начиналась стрельба, она как испуганная птица металась между санитарными повозками, а завидев клубы дыма, бросалась на землю и молилась: «Господи, возьми мою жизнь, но сохрани Александра!» Однако боязнь за мужа не позволяла ей отдохнуть, с утра до вечера Маргарита перевязывала раненых, ухаживала за ними, кормила, поила, выслушивала последние слова умирающих.

В 1808 г. в составе корпуса М.Б.Барклая-де-Толли Тучковы участвовали в шведском походе. Это был фантастический бросок русских войск через ледовую пустыню Ботнического залива, и Маргарита была единственной женщиной, отправившейся в эту экспедицию. Она обходила сёла и деревни, раздавала хлеб нуждающимся, помогала раненым. Тем временем карьера Александра складывалась как нельзя лучше, в 30 лет ему было присвоено звание генерал-майора, а в 1810 г. он был назначен командиром 1-й бригады 3-й пехотной дивизии П.П.Коновницына, расквартированной в Минске.

В апреле 1811 г. у Тучковых родился долгожданный сын, названный в честь старшего брата Александра — Николаем. Позднее уже после гибели мужа Маргарита писала подрастающему сыну: «Твоё рождение было последним пределом нашего счастья… Как описать тебе нашу радость в минуту твоего рождения? Я забыла при твоём первом крике все страдания, все утомления, которые испытала, пока носила тебя. Чтобы не расставаться с твоим отцом, который должен был сопровождать свой полк, я подверглась трудности тяжких переходов и родила тебя, дорогой». И вот блестящий 33-летний генерал подаёт императору Александру I прошение об отставке, он желает поселиться вместе с семьёй в любимом поместье в Тульской губернии, заниматься хозяйством, наслаждаться счастьем и воспитывать сына. Но государь отклоняет его просьбу, и войну 1812 года Александр встречает на военной службе в Ревельском полку.

Вторжение Наполеона потрясло Россию, Александр Тучков получает приказ в составе дивизии Коновницына двинуться в сторону Смоленска. Маргарита, оставив сына на попечение родственников, поехала провожать мужа. По дороге Тучковы остановились в маленькой деревушке, где Маргарите Михайловне приснился сон — рамка с начертанными кровью словами: «Ton sort se decidera a Borodino» (Его участь решится при Бородино). Маргарита со слезами разбудила мужа, крича, что его убьют в Бородине. Александр успокоил жену, но сон повторился: ей снилось, что в комнату пришли её родители, брат Константин и священник, чтобы сказать о смерти мужа. Маргарита и Александр потребовали карту, вместе они искали место с приснившимся названием, но не нашли. «Если Бородино действительно существует, — заметил Александр Алексеевич, — то, судя по названию, оно находится где-то в Италии. Вряд ли военные действия будут туда перенесены, ты можешь быть спокойна». Да и сама Маргарита Михайловна понимала, что слёзы, мольбы, её отчаяние и предчувствие горя не остановят мужа. После его отъезда она с Николенькой перебирается в город Кинешму.

А он, бесстрашный генерал, едет в самое пекло этой ужасной войны. 5 августа его корпус защищает Малаховские ворота в Смоленске, а затем получает приказ отступать. Решение М.И.Кутузова дать генеральное сражение 26 числа того же месяца при Бородине было воспринято армией с одобрением. Бригада Александра Тучкова находилась под командованием брата, генерала Николая Алексеевича Тучкова, который расположил свой корпус около деревни Утица, прикрывая старую Смоленскую дорогу. Напор французов в этом направлении был особенно велик. По приказу П.И.Багратиона Н.Тучков выделил из своего корпуса дивизию Коновницына, в состав которой входила бригада Александра, и перебросил её на Семёновские флеши. На русских обрушился град картечи, один за другими падали на землю окровавленные солдаты, казалось, не было силы, способной повести людей в атаку. И вот Александр поднял брошенное знамя, обернулся к своим пехотинцам: «Трусите, ребята? Так я один пойду…» Они не отпустили его одного, поднялись… 34-летний раненый Тучков упал на руки солдат, они ещё пытались спасти умирающего командира, но тут их настигло ядро неприятеля. По неведомому стечению обстоятельств в этот момент на Утицком кургане был убит и Николай.

…В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало — трое!
Лишь мёртвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всё могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие —
И весело переходили
В небытие.

Получив известие о судьбе своих сыновей, престарелая мать Елена Яковлевна Тучкова, без слёз и крика опустившись на колени, сказала: «Да будет воля Твоя, Господи». Потом попросила поднять её и поняла, что глаза уже не видят. Послали за лучшим доктором, но она отказалась: «Не надо. Мне не на кого больше смотреть…»

О смерти мужа Маргарита Михайловна узнала 1 сентября. В комнату вошёл отец, Николенька был на руках деда. Маргарита вскрикнула и всё поняла: убит! «Было дано сражение под Бородином», — сказал брат Константин, адъютант Барклая-де-Толли.

Первое время ей хотелось забыть страшное, залитое кровью название того места, где погиб любимый. «Я была так поражена своим несчастьем, что утратила возможность заботиться о своей собственной жизни. <…> Сердце моё почуяло Бога, и я научилась покорности; но рана моя не заживала никогда…» — позднее писала она сыну; родные всерьёз опасались за её рассудок.

Надеясь найти тело мужа в октябре 1812 г., Маргарита Михайловна приезжает в Бородино. Здесь, боясь распространения эпидемий, организуется уборка останков погибших, хоронят их в близлежащих деревнях и бывших рвах укреплений. Генерал Коновницын по просьбе Маргариты присылает ей письмо с описанием последних минут Александра и план расположения русских флешей, где крестом отмечает примерное место его гибели. С трудом можно представить, как эта хрупкая женщина, дворянка, бродила по полю среди тысяч незахороненных трупов, где свирепствовал смрадный дым, и искала тело мужа. В поисках Маргариту сопровождал только один человек — монах близлежащего Лужецкого монастыря. Они ходили вместе, и он кропил павших святой водой. Поиски продолжались двое суток. Это было время надежд и неверия в страшное, время ожидания чуда. По преданию, ночью при свете фонаря Маргарита нашла только палец с обручальным кольцом Александра (этот сюжет изобразил на своей картине «Вдова генерала Тучкова» художник Н.С.Матвеев).

Нет, она не сошла с ума от горя, осталась жить, чтобы хранить воспоминания о любимом муже, молиться о нём и растить сына. На предполагаемом месте гибели мужа Маргарита Михайловна решила установить памятник — деревянную часовенку в память обо всех, кто сложил голову на поле воинской славы. Она уже не могла расстаться с этой землёй, которая навсегда погребла тело любимого. На свои средства на краю бородинского поля М.М.Тучкова построила домик-сторожку, в которой жила наездами (он сгорел в 1942 г., но был восстановлен). Уже в это время её стали называть «первой хранительницей» этих памятных мест.

Тем временем Маргарита Михайловна выказала желание соорудить на Бородинском поле каменный храм Спаса Нерукотворного в честь одноименной иконы Ревельского пехотного полка, где служил её муж. Идея строительства храмов в честь знаменательных событий была не нова, на православной Руси именно так было принято поминать усопших. Через графа А.А.Аракчеева М.М.Тучкова вступила в переписку с императором: «Потеряв обожаемого мною супруга на поле чести, я не имею даже утешения найти останки его. Сия мысль беспрестанно умножает настоящею причину терзания моего, и ни в чём другом отрады не нахожу, как в предприятии соорудить храм на том священном для меня месте, где пал супруг мой. Но я своих денег более не имею, как десять тысяч рублей, чтоб собрать сию сумму, я отказывала себе нужное <…> Число моих денег столь малозначительно, что, если Ваше Императорское Величество не подаст мне руку помощи, я должна буду с прискорбием остановить намерение моё». 11 января 1817 г. на постройку церкви императором было пожаловано 10 тыс. рублей. Но и этих денег оказалось недостаточно, и Маргарита Михайловна распродала все свои драгоценности. Узнав о строительстве первого каменного храма на Бородинском поле, безвозмездные вклады делали вдовы, все родные в память о погибших мужьях и женихах, сыновьях и братьях.

Спасо-Бородинский монастырь. Храм Спаса Нерукотворного

Следующим шагом М.М.Тучковой стала покупка земли, принадлежавшей трём владельцам, которые, узнав о намерениях вдовы, выразили готовность передать её безвозмездно. Одновременно Маргарита Михайловна направила прошение управляющему Московской митрополией преосвященному Августину, архиепископу Дмитровскому, с просьбой поддержать её инициативу. «Муж мой генерал-майор Александр Алексеевич Тучков, — писала она в духовную консисторию, — в 1812-м году Августа 26-го в сражении при Бородине убит, и к величайшей горести моей тела не могли отыскать между падших за веру и отечество на поле битвы, я положила в душе моей, к единственному утешению моему и сына покойного, соорудить храм на главной батарее Бородинской, дабы в оном совершаемо было поминовение по нём». Просьба генеральши Тучковой была рассмотрена, и 4 марта 1818 г. было вынесено решение: «Согласно прошению построить каменную церковь во имя Христа Спасителя».

Организацию строительства храма взял на себя можайский купец Пётр Михайлович Маргорин, который уже в мае 1818 г. заключил договор о найме артели каменщиков. В 1820 г. церковь во имя Спаса Нерукотворного была завершена и освящена, она явилась первым памятником в России героям, погибшим в Бородинском сражении. Это однокупольное кирпичное здание с дорическим портиком у входа возведено в стиле московского ампира. Внутреннее убранство храма сохранило роспись и бронзовый иконостас первой половины XIX в. На лестнице перед входом в храм были установлены два чугунных светильника, в чашах которых лежали пушечные ядра. Перед храмом сохранился четырёхгранный обелиск из красного полированного гранита, установленный в честь 3-й дивизии П.П.Коновницына, в составе которой геройски сражался Александр Тучков.

После окончания строительства Маргарита Михайловна покидает Тульское имение мужа и перебирается на постоянное жительство в Бородино. Вскоре потянулись сюда вдовы солдат и офицеров со всех русских губерний помолиться за убиенных мужей. Так постепенно вокруг «бородинской отшельницы» начинает создаваться женская община, которая ежегодно отмечала годовщину сражения крестным ходом по местам боёв и панихидами у братских могил.

Николенька приезжает на каникулы к матери, он учится в Пажеском корпусе, растёт, повторяя отца во всех своих чертах, привычках, характере. В одном из писем 9-летний сын писал: «Матушка! Жизнь моей жизни! Если бы я мог показать Вам своё сердце, вы увидели бы там Ваше имя». Но беда уже стоит на пороге — в один из приездов Николай простудился и серьёзно заболел. Врачи, вызванные по просьбе Маргариты Михайловны, уверили её, что сын вне опасности, но в ту же ночь Коля умер на руках у матери. 16 октября 1826 г. Тучкова похоронила его под сводами нового храма, ставшего семейной усыпальницей.

Теперь весь огромный мир сосредоточился для Маргариты Тучковой на бородинской земле. Когда однажды современник спросил её, как она вынесла весь ужас своего положения, Маргарита Михайловна ответила: «Я никогда не думала о том, что здесь со мной будет, а только о том, что уже было. Бывшее здесь слишком сроднилось со мной». Но это был не последний удар судьбы; брат Маргариты — Михаил Михайлович Нарышкин, являясь участником восстания 14 декабря 1825 г., был осуждён на 15 лет каторги. Мать их, узнав о судьбе сына, через три недели умерла. Только в 1844 г. после неоднократных просьб к Николаю I Маргарита смогла обнять брата. Ему было разрешено вернуться в Тульское родовое имение вместе с женой Еленой Петровной, когда-то молодой красавицей, поехавшей за ним в Сибирь.

После смерти сына, так похожего на мужа, ареста брата и смерти матери жизнь М.М.Тучковой сосредоточилась на делах милосердия, забота о нуждающихся спасала её. Из Бородино Маргарита писала подруге: «День походит на день: утреня, обедня, потом чай, немного чтения, обед, вечерня, незначащее рукоделие, а после короткой молитвы — ночь, вот вся жизнь. Скучно жить, страшно умереть. Милосердие Господне, Его любовь — всё моё упование, тем и кончу».

Жизнь в Бородино стала налаживаться, храм и местность вокруг него стали местом уединения тех, кто искал утешения и понимания, никого Маргарита Михайловна не оставляла без слов сочувствия и помощи. К 1833 г. бородинская община уже насчитывала 40 постоянных поселенцев, и всей её жизнью руководила матушка, как стали называть Тучкову местные жители. Для содержания общины Маргарита Михайловна дала крестьянам своего Тульского поместья вольную, с тем чтобы они платили по две тысячи ассигнациями в год, продала половину своих имений, перечисляла пенсию мужа на строительство общинных построек.

В 1836 г. в Троице-Сергиевой лавре М.М.Тучкова приняла пострижение и стала монахиней под именем Меланья. В это время огромную духовную помощь и поддержку ей оказывал митрополит Московский и Коломенский Филарет (С.В.Дроздов, 1783—1867), её духовный учитель и наставник. Он помог пережить Маргарите Михайловне невосполнимые потери, благословил на милосердные дела и христианское служение. При постриге он дал ей на счастье свою рясу и камилавку. С ещё большим рвением принялась монахиня обустраивать любимый сердцу уголок. В Бородино был выписан музыкант для организации хора и обучения нотной грамоте, впоследствии хор этот прославился далеко за пределами Московской губернии. А в 1838 г. община, где уже насчитывалось несколько монахинь, получила статус монастыря. Митрополит Филарет, освящавший вновь учреждённый Спасо-Бородинский монастырь, в своей проповеди сказал: «Добрая мысль — посвятить храм Богу на месте, где столь многия тысячи подвизавшихся за Веру, Царя и Отечество положили временную жизнь, в надежде воспринять вечную». И вновь на плечи Маргариты Михайловны легли заботы об обители. Она оказалась хорошей хозяйкой: в монастыре организовала пекарню, насельницы работали в огороде и на скотном дворе, ткали, шили одежду и обувь, открыли золотошвейную мастерскую. При монастыре были библиотека, церковно-приходская школа для крестьянских детей, богадельня, пункт медицинской помощи.

В 1839 г. царь Николай I, открывавший главный монумент Бородинского поля на Батарее Раевского, сказал: «Мы поставили памятник чугунный, а вы предупредили нас, поставив бессмертный христианский памятник».

В 1840 г. в возрасте 59 лет монахиня Меланья была официально возведена в сан игуменьи и в чин диакониссы с именем Мария, она стала первой настоятельницей Спасо-Бородинского монастыря. Огромную помощь в организации монашеской жизни обители оказывал ей митрополит Филарет, которого игуменья называла «отцом-благодетелем». Переписка Филарета и Марии показывает, насколько близкими и глубокими были отношения между ними. До конца своих дней матушка ничего не предпринимала без совета и благословления духовного отца. В письмах митрополит предстаёт перед нами как талантливый организатор, рачительный хозяин и старец-духовник. Ему также принадлежит авторство устава Спасо-Бородинского монастыря, под его руководством начинается формирование архитектурно-художественного ансамбля обители.

Центром Спасо-Бородинского монастыря является собор Владимирской иконы Божьей Матери, построенный по проекту архитектора М.Д.Быковского (1851—1859). В архитектуре пятиглавого четырёхстолпного храма из красного кирпича соединены черты византийского и классического стиля. Высотная доминанта ансамбля — двухъярусная колокольня белого цвета. Она была возведена на средства императора Николая I, который во время посещения обители внёс пожертвования на строительство стен, келейных корпусов и церкви во имя св. Филарета Милостивого. В 1874 г. была построена трапезная с храмом во имя св. пророка Иоанна Предтечи (архитектор Никитин), это небольшое двухэтажное здание украшено элементами псевдорусского стиля. Строительство кирпичной ограды с четырьмя угловыми башнями и воротами было начато ещё до официального появления монастыря, в 1837 г. в западную стену с внутренней стороны обители помещены фрагменты горельефов с Триумфальных ворот в Москве (автор О.Бове). Большинство зданий монастыря сильно пострадали в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. и были отреставрированы только в 1960-е гг., тогда же на территории обители были воссозданы боевые укрепления — Багратионовы флеши.

…Умерла матушка Мария весной 29 апреля 1852 г., когда из молодой рощи за монастырской оградой стал доноситься весёлый пересвист птиц. Её смерть стала невосполнимой утратой для всех, кто её знал. Она просила похоронить себя в семейной усыпальнице Тучковых.

До наших дней дошёл единственный портрет игуменьи Марии, хранящийся в Бородинском военно-историческом музее-заповеднике. Непроницаемо и отрешённо немолодое лицо, и только большие печальные глаза смотрят куда-то в даль.

Наталья ДОРОЖКИНА,
лауреат конкурса «Я иду на урок истории»

Советуем прочитать

Глушкова В.Г. Монастыри Подмосковья. М., 2005.

Знаменитые россияне XVIII—XIX вв. СПб., 1996.

Крестников Ю., Санников А., Стеблецов А. Справочник-путеводитель по монастырям. Подмосковье: Юго-западное направление. Вып. 2. М., 2001.

Отечественная война 1812 года (неизвестные страницы) // Родина. 1992. № 6—7.

Россия и Наполеон // Родина. 2002. № 8.

Серебряный век русской поэзии. М., 1994.

«Славься ввек, Бородино!» // Памятники Отечества. 2000. № 47.

Тончу Е. Россия — женская судьба. Век X—XIX. СПб., 2004.

Яковлев А. Отечественная война 1812 года. М., 2004.

Русская армия 1812 года

Русская армия 1812 года состояла из 3-х родов войск: пехота, кавалерия, артиллерия.

Пехота - самый многочисленный род войск.
Главное орудие пехотинца ружье и штык. Заряжать ружье было дело хлопотное. Русская пехота была особенно страшна в штыковом бою. В пехоте были:
и егеря — особо меткие стрелки. К 1812 году в России было 52 егерских полка. Егерская конница использовалась в разведке.
и гренадеры — особо рослые, сильные и стойкие солдаты. Были обучены метать гранаты. Их ставили во главе штурмующих колонн.
и ополченцы (ратники) — крестьяне, обученные наспех стрелять.

Кавалерия - самый быстрый род войск.
Главное оружие: — сабли изогнутые
палаш — тяжелый прямой меч
шпага офицерская прямая, острая на конце, но легкая
клинок мог рубить и колоть
пика - длинное древко с острым концом
пистолет, укороченное ружье без штыка.

Виды кавалерии: — драгуны, вооруженные палашом и ружьем;
кирасиры — тяжелая кавалерия, у которой броневая защита — кисара и каска. Очень грозное войско, его направляли на самые ответственные участки боя.
легкая кавалерия — это уланы и гусары.
Примета улан — пики.
Гусары — кавалеристы отчаянной, бесшабашной лихости.
Казаки — атаковали лавиной.

Артиллерия — грозный вид войск.
Орудия — пушка, гаубица, мортира. Пушки были легкие на деревянном лафете и тяжелые. Легкие везли 2 лошади, тяжелые — 6.
Офицеры-артиллеристы — образованные люди, рядовые канониры — толковые и сообразительные.
Стреляли ядрами и гранатами. Крупная граната — бомба. Стреляли картечью — это крупные пули против живой силы врага.

Инженерные войска, саперы — строили укрепления, наводили мосты, земляные укрепления — вал, ров, насыпь.

Гвардия — лучшие воинские части. Были гвардейские пехота, кавалерия, артиллерия, инженерные части.

Армия делилась на корпуса, корпуса на дивизии, дивизии на полки, полки на батальоны, батальоны на роты, роты на взводы. Дивизии были пехотные и кавалерийские. И в каждой была своя артиллерия. Артиллерийских полков не было, были роты по 12 орудий в роте.

Дивизией, полком командовали генералы. Им подчинялись офицеры — полковники, капитаны, поручики. Офицерам подчинялись солдаты. Рядовыми солдатами командовал унтер-офицер (надежный солдат). Старшим солдатским чином был фельдфебель. Молодой солдат, необученный — это рекрут, если убегал из армии во время войны — дезертир (наказывали сильно).

«Фуражисты» — солдаты, покупающие для армии хлеб, сено, овес.
«Маркитант» — не военный человек, который сопровождает с товарами армию в лавочке на колесах и сам правит лошадями, не отставая от армейских обозов.
Армейские обозы — они везли все необходимое для армии: военные карты, котлы, ведра, ядра, сапоги, палатки...

Весь 1811 год протек в приготовлениях сторон, поддерживавших все же для виду дипломатические сношения. Александр I хотел было взять инициативу в свои руки и вторгнуться в германские земли, но этому воспрепятствовала неготовность армии и все продолжавшаяся война с Турцией. Лучшие государственные умы России противились этой совершенно для нее бессмысленной войне. Сперанского и канцлера Румянцева постигла опала, а одержавший блистательную победу над турками Кутузов был оставлен не у дел...

Со своей стороны Наполеон тоже не терял времени. Он принудил своего тестя — австрийского императора и своего вассала — прусского короля предоставить в его распоряжение их вооруженные силы. Пруссия играла жалкую, унизительную роль. Возлагая все свои упования на Россию (где тем временем работали, и столь успешно, ее агенты), она вынуждена была в то же время из-под палки служить своим победителям. Великая Армия была доведена до состава 106000 человек при 1700 орудиях. В ее состав вошли все подвластные Наполеону народы — то есть все нации Европы, за исключением шведов, датчан и испанцев. К [246] началу 1812 года эти полчища расположились на территории вассальной Пруссии и Варшавского герцогства.

Вооруженные силы России составляли 480000 человек полевых войск, однако, далеко не все они могли быть употреблены в дело.

Война с Турцией (едва закончившаяся и грозившая возобновиться) и с Персией, а также неуверенность в Швеции занимали примерно третью часть всех сил на Дунае, Черноморском побережье, Кавказе и в Финляндии. В оставшихся силах по батальону от полка — третья часть всех сил — была отчислена на образование запасных войск и обучение пополнений (весьма предусмотрительное мероприятие).

Для отражения ставшего неизбежным нашествия оставалось немногим более 200000. Силы эти, постепенно с 1811 года стягивавшиеся на западную границу, к весне 1812 года составили три армии.

1-я — Барклая де Толли (122000) наблюдала линию Немана от Россией до Лиды;

2-я — Багратиона (45000), находилась между Неманом и Бугом, у Гродны и Бреста;

3-я — Тормасова (43000), собранная у Луцка, прикрывала Волынь. 1-я армия состояла из шести корпусов: 1-й Витгенштейна, 11-й Багговута, 111-й Тучкова 1-го, 1У-й Остермана, У-й Цесаревича, У1-й Дохтурова, кавалерия Уварова, Крейца и Дуки. Во 2-й армии два корпуса: УИ-й Раевского, УШ-й Бороздина, 27-я дивизия генерала Неверовского (присоединилась впоследствии), кавалерия Сиверса и Донские казаки Платова. В 3-й армии три сводных корпуса: Маркова, Сакена и Эссена и кавалерия Ламберта. Все русские корпуса 1-й и 2-й армии были в 2-е дивизии по 12 батальонов и каждому придано 1 легкий (гусарский или уланский) либо 2 драгунских полка в качестве войсковой конницы. Французские корпуса были в общем в 2 раза сильнее русских. Состав их колебался от 2-х (Жюно) до 5-ти (Даву) дивизий, а состав дивизий от 8 до 18 батальонов. В общем, корпусная организация Наполеона, считавшаяся с индивидуальностью каждого маршала и племенным составом войск, очень гибка.

Расположение это — чисто кордонное — подставляло наши армии порознь под удар превосходных масс противника. Автором его был некий прусский генерал Пфуль, сумевший снискать полное к себе доверие Государя. Бездарность его могла сравниться разве с самоуверенностью.

При вторжении противника предполагалось оттянуть 1-ю армию к Свенцянам, а 2-й действовать в правый фланг [247] противника. Изобретенная в то время прусская «доктрина» требовала обязательно ведения войны двумя армиями, из коих одна действует во фронт, а другая во фланг противника. Блестящую характеристику Пфуля дает Ермолов. Записки этого большого русского человека прочтут с пользой для себя многие поклонники немецких военных доктрин. Цесаревич Константин Павлович предлагал перейти в решительное наступление 1-й армией и бить собирающихся французов по частям (сказалась суворовская школа!). Однако от этого плана пришлось отказаться ввиду выяснившегося почти тройного превосходства в силах «два-десяти язык».

12-го июня Великая армия начала у Ковны переправу — и 16-го числа заняла Вильну. Жребий был брошен...

1-я армия отошла с Немана на Двину — от Вильны к Дриссе. По плану Пфуля там был приготовлен укрепленный лагерь, в который прусский стратег полагал упрятать русскую армию. Если бы план Пфуля был приведен в исполнение — русских на Двине ждала бы участь австрийцев при Ульме: гибель армии в этой мышеловке была бы обеспечена. «Славный по слухам» дрисский лагерь на деле оказался «образцом невежества», а самое движение на него нашей 1-й армии удаляло ее от 2-й и грозило самыми тяжелыми последствиями. По словам Ермолова, «если бы Наполеон сам направлял наши движения, то, конечно, не мог бы избрать для себя выгоднейшего»...

Тогда кончили тем, с чего следовало бы начать — избавились от душегуба-пруссака и решили действовать своим умом. Но избавиться от последствий «пфулевщины» было труднее — и много десятков тысяч русских солдатских ног было растерто в кровь, выправляя ошибки одной прусской головы... Главной заботой русских военачальников стало соединить две разрозненные армии — Барклая и Багратиона — в один кулак. А главной задачей Наполеона — не допустить этого соединения и разбить их порознь.

* * *

4-го июня 1-я армия тронулась от Дриссы в восточном направлении — долиной Двины к Витебску. 2-я армия тем временем форсированными маршами пошла к Несвижу и дальше, от Буга к Днепру, на сближение с первой.

У Наполеона в пределах России было уже свыше 300000, составлявших главную массу — центр, не считая вспомогательных «вассальных» войск, действовавших на флангах (пруссаки в Курляндии, австро-саксонцы на Волыни). [248]

Император двинул главные силы — 150000 Мюрата — на армию Барклая, решив обойти левый фланг 1-й армии и отрезать ее от Москвы и центральных областей. Своему брату — вестфальскому королю Иерониму{190} с 80000 — он поручил нагнать Багратиона и разделаться с ним, в то время как корпус Даву — 50000 — был двинут на пересечку отступления 2-й армии между двумя указанными массами. Армия Багратиона, таким образом, должна была попасть между молотом и наковальней, и в минских суглинках Корсиканец уготовил ей могилу-План был хорош — как и все планы Наполеона (удавшиеся и неудавшиеся), но сбыться ему было не суждено.

Сказалась старая петровская истина: «не множеством побеждают». Великая Армия 1812 года уже не была армией Аустерлица, ни даже армией Ваграма. Разношерстные, разноязычные, с бору да с сосенки собранные массы, где целые полки уже состояли из штрафованных и уклонявшихся от воинской повинности (так называемых «ге1гас1а1ге8»), являлись тяжеловесным инструментом. Наполеону пришлось встретиться с отрицательными свойствами «полчищ» — ив первую очередь — с их неповоротливостью и «тихоходностью».

Выполнение плана оказалось плачевным. Неспособный Иероним упустил Багратиона под Несвижем, за что был отставлен — и ведение всей операции против нашей 2-й армии поручено Даву. Этот последний предупредил Багратиона на путях к Минску. 2-я армия повернула на Бобруйск, где 6-го июля Багратион получил повеление идти на соединение с 1-й армией через Могилев и Оршу. Но Даву со своим корпусом уже стоял в Могилеве. Багратион попробовал пробиться силой — и корпус Раевского 11-го июля атаковал Даву на позиции под Салтановкой, но не имел успеха, хотя и причинил французам более тяжкие потери (3500, тогда как у нас убыль 2500).

Даву ожидал нападения и на следующий день и сильно укрепился на своей позиции, но Багратион и не думал тратить свои силы и время на бесполезную борьбу. Он предоставил маршалу Франции ждать боя сколько тому вздумается, а сам быстро двинулся к Новому Быхову и перешел там 12-го июля Днепр, искусно скрыв свое движение от французов завесой из конницы Платова. Когда же Даву наконец спохватился и сориентировался, было уже слишком поздно — русская армия вырвалась из белорусского мешка и быстрыми маршами пошла на Мстиславль к Смоленску. В сорокаградусную жару пятидесяти- и шестидесятиверстными переходами бесподобные полки Багратиона шли, не теряя ни обозов, [249] ни отсталых. Участники этого памятного похода рассказывали, как от напряжения у солдат выступала кровь. Войскам разрешено было снять галстуки и расстегнуть воротники мундиров (что между прочим позволяет нам судить о дисциплине тех времен). Офицерские лошади были предоставлены под перевозку ранцев. Заботливость офицеров о подчиненных доходила до того, что многие несли по два и по три солдатских ружья.

В то время как Багратион совершал свой знаменитый марш-маневр от Несвижа к Смоленску, Барклай де Толли 11-го июля, в день боя под Салтановкой, подошел к Витебску. Тяжеловесные полчища «двадесяти язык»{189} отстали от него почти на три перехода, и в то время как 1-я армия расположилась под Витебском, французские авангарды показались только у Бешенковичей в 50-ти верстах.

13-го и 14-го июля, когда Багратион переправлялся через Днепр, 1-я армия имела ряд жарких арьергардных дел при Островне и Какувячине. Здесь особенно отличился своим упорством арьергардный 1У-й корпус графа Остермана (приказавшего «стоять и умирать»). Урон каждой стороны по 4000. Барклай полагал, что Багратион идет к нему через Могилев, и решил выждать 2-ю армию под Витебском.

15-го июля к Витебску подошел Наполеон, и генеральное сражение сделалось неизбежным. Однако, в ночь на 16-е Барклай получил от Багратиона известие о движении 2-й армии на Смоленск. Это совершенно изменяло обстановку, и Барклай немедленно же приказал 1-й армии сняться с биваков и отступать тоже к Смоленску (французы были обмануты разложенными кострами). Отступление это вызвало всеобщее неудовольствие и ропот в войсках.

22-го июля обе русские армии соединились у Смоленска, пройдя — 1-я армия 560, 2-я — 750 верст в месяц с небольшим (38 дней) и с боями. «Радость обеих армий была единственным между ними сходством, — вспоминает про этот день в своих записках Ермолов. — 1-я армия, утомленная отступлением, начинала роптать и допустила беспорядки, признаки упадка дисциплины. Частные начальники охладели к главнокомандующему, и нижние чины колебались в доверенности к нему. 2-я армия явилась совершенно в другом духе! Звук неумолкаемой музыки, шум не перестающих песен оживляли бодрость воинов. Исчез вид понесенных трудов, видна гордость преодоленных опасностей, готовность к превозможению новых. Начальник — друг подчиненных, они — сотрудники его верные! По духу 2-й армии можно было думать, что пространство между Неманом и Днепром она не отступая

оставила, но прошла торжествуя. Какие другие ополчения могут уподобиться вам, несравненные русские воины? Верность ваша не приобретается мерою золота, допущением беспорядков, терпением своевольств. Не страшит вас строгая подчиненность и воля Государя творит героями, когда перед рядами вашими станет подобный Суворову, чтобы изумилась вселенная». План Наполеона потерпел полную неудачу. [250]

* * *

Наполеон не преследовал Барклая от Витебска и даже не последовал за ним, а занялся устройством и приведением в порядок своих масс. Поход длился всего месяц, серьезных боев не было, а из строя уже выбыло свыше трети всего состава! Средняя величина перехода не превышала 17 — 18 верст, но и это оказалось чрезмерным для «массовой» армии. Белоруссия и Литва кишели толпами отсталых и дезертиров, занимавшихся мародерством, заболеваемость была высокой, дисциплина заметно ослабела. Правда отсеивались физически и морально худшие элементы и армия, уменьшаясь количеством, тем самым как бы выигрывала в качестве. Бедность края и отсутствие ресурсов сказывались пагубным образом на довольствии войск. Значительная часть лошадей (особенно в обозах и артиллерии) пала от бескормицы, приходилось спешивать конные части. В половине июня в главных силах при переходе через Неман числилось 301000, а в половине июля на меридиане Днепра оказалось 185000... Великая Армия, подобно всякой «массовой» армии, носила в себе зародыш собственной гибели, и в кампании 1812 года начало объясняет нам конец.

В то время, как центр Наполеона продвигался за двумя ускользавшими русскими армиями с Немана на Днепр, на северном и южном флангах полчища в июле месяце произошли первые бои.

Часть первой победы в эту славную войну выпала на долю Тормасова, предпринявшего удачный поиск на Кобрин, где он 15-го июля захватил врасплох и заставил положить оружие бригаду разбросавшегося саксонского корпуса Ренье. У Тормасова было 12000 и 30 орудий. Наш урон 259 человек. Саксонцев перебито до 1500 и взято в плен 2500, при 4-х знаменах и 8-ми орудиях. На выручку Ренье пошел австрийский корпус Шварценберга, и 31-го июля 40000 австро-саксонцев атаковали 18000 Тормасова при Городечне. Тормасов держался весь день и отступил к Луцку, не оставив [251] врагу никаких трофеев. После этого на Волыни, как бы по взаимному молчаливому соглашению, установилось затишье (австрийцы, действуя из-под палки, боевого задора отнюдь не обнаруживали, Тормасов же берег войска). К половине сентября на Волынь стали прибывать войска Дунайской армии адмирала Чичагова — и Швар-ценберг благоразумно отретировался к Бресту. По соображениям дипломатического характера повелено вернуть австрийцам захваченные у них Павлоградцами 4 штандарта.

Следует отметить, что крепость Бобруйск, занятая 10000-м гарнизоном и блокированная французами, пять месяцев успешно держалась в тылу армии Наполеона, сообщения которой благодаря этому были расстроены.

Барклай оставил у Полоцка 1-й корпус Витгенштейна прикрывать петербургское направление. Наполеон отправил на Двину два корпуса: 2-й Удино и 10-й (прусско-французский) Макдональда, которым велено перерезать сообщение Витгенштейна со столицей. Удино переправился через Двину, но в упорном трехдневном сражении под Клястицами (18, 19 и 20-го июля) потерпел поражения. Под Клястицами сражалось 23000 русских против 24000 французов. Наши потери 4500, у французов убыло 5500 (1000 пленных). Кульнев преследовал по собственной инициативе до Боярщины, зарвался и был отражен, причем поплатился жизнью. При Полоцке 18000 Витгенштейна сражалось с 35000 французов. Наш урон 5000, у французов столько же и 2 орудия. Макдональд ограничился всю кампанию вялыми действиями против Риги. В подкрепление Удино двинут 6-й (баварский) корпус Сен-Сира, объединившего после ранения Удино в своих руках командование северной группой французов (35000 против 18000 русских). Витгенштейн пытался действовать наступательно, но в первом сражении под Полоцком (5 и 6-го августа) не имел успеха. С прибытием на Двину из Финляндии корпуса генерала Штейнгеля, наше положение на северном фронте значительно улучшилось (к началу октября у нас здесь было 40000 против 28000 неприятеля).

* * *

По соединении обеих русских армий в Смоленске, Барклай де Толли мог располагать 140000 сабель и штыков при 650 орудиях. Он сознавал, что при превосходстве сил Наполеона шансы на победу чрезвычайно невелики, потеря же генерального сражения угрожает армии гибелью, а всей [252] стране неисчислимыми бедствиями. Поэтому русский главнокомандующий решил «заматывать» неприятеля движением вглубь страны, пока нашествие не достигнет своего стратегического предела. С каждой верстой к востоку силы французов должны были таять — силы русских крепнуть — следовательно, рано или поздно, должен настать момент, когда силы противников сравняются, а затем перевес перейдет на русскую сторону — и Великой Армии и ее вождю наступит конец...

Этого расчета не хотели понять ни армия, ни общество, ни Государь, требовавшие битвы сейчас же и во что бы то ни стало.

Их давлению пришлось уступить, и Барклай выступил 26-го июля из Смоленска к Рудне, надеясь застать силы французов еще разбросанными. Казаки Платова имели в тот день лихое конное дело при Молевом Болоте. Однако наступления своего Барклай до конца не довел и, остановившись в двух переходах от Смоленска, простоял пять дней, выясняя обстановку.

А обстановка не замедлила сложиться критически. Наполеон, приведя в порядок свою армию и узнав о наступлении русских, быстро сосредоточил свои силы — 180000 в кулак и решил глубоким стратегическим обходом левого фланга русской армии захватить у нее в тылу Смоленск и отрезать русским сообщение с Москвой.

Наш левый фланг был прикрыт при Красном одной лишь 27-й дивизией генерала Неверовского, только что прибывшей к Армии. Атакованная всей конницей Мю-рата, дивизия эта в бою 2-го августа покрыла себя и русское оружие громкой славой, но вынуждена была отойти к Смоленску. У Мюрата было до 23000 (15000 одной конницы) при 60 орудиях, у Неверовского 7000 человек и всего 7 орудий. Дивизия целиком состояла из новобранцев. Неверовский построил ее одной колонной, которую и повел по дороге (екатерининский «болыпак», обсаженный березами, что стеснило конницу). Перед боем он обратился к войскам с речью:

«Ребята, помните, чему вас учили. Никакая кавалерия не победит вас, только в пальбе не торопись и стреляй метко. Никто не смей начинать без моей команды!»

Полтавский полк тут же поклялся «умереть, но не сдаться». Все атаки налетавшей конницы были блистательно отбиты и в промежутках между ними Неверовский производил дивизионное учение! Наш урон превышает одну тысячу человек, у французов, по их словам, убыло всего 500 («Неверовский отступил как лев», пишет Сегюр). Прояви Мюрат меньше опрометчивости и [253] используй он свою артиллерию — русская пехота была бы уничтожена. Узнав об этом деле, Барклай быстро отошел в район Смоленска, заняв город ближайшим корпусом Раевского. 3-го августа обе русские армии стянулись под Смоленск. Багратион стоял за сражение, но мнение осмотрительного Барклая взяло верх. Положено лишь задержать французов арьергардом, а главные силы отвести за Днепр — и дальше.

Три дня — 4-го, 5-го и 6-го августа — шел под Смоленском жестокий и неравный бой. 30000 русских (УН-Й корпус Раевского, затем сменивший его У1-Й корпус Дохтурова) удерживали 150000 французов, дав возможность отойти наиболее угрожаемой армии Багратиона и оторваться от противника главным силам армии Барклая. 4-го августа бой вели 15000 русских с 23000 французов, 5-го подошла вся французская армия. Оба штурма Смоленска были отражены с большим уроном для французов. В ночь на 6-е горевший город очищен, и весь день шли арьергардные бои. Наш урон свыше 7000 человек, французов — 12000 человек [254]

Однако опасность еще не была окончательно устранена. 1-я армия находилась вечером 6-го августа еще на петербургской дороге на правом берегу Днепра. В ночь на 7-е Барклай проселочными дорогами сворачивал ее на московскую дорогу вслед за Багратионом. 1-й армии надлежало совершить на следующий день чрезвычайно рискованный фланговый марш к Соловьевой Переправе. Линия отступления («сматывание» войск с правого фланга к левому) шла параллельно фронту, и некоторые пункты, как Лубино, отстояли ближе от французов, чем от русских. С целью ее обеспечения Барклай выдвинул к Валутиной Горе боковой арьергард Тучкова 3-го. Весь день 7-го августа до поздней ночи арьергард этот сдерживал французов, нанеся вдвое сильнейшему врагу вдвое тяжелые потери. В отряде Тучкова вначале было всего 3200 человек. К вечеру благодаря все время подходившим подкреплениям, силы доведены до 22000. У французов (корпуса Нея и Жюно, действовавшие, однако, несогласованно) было 49000. Наш урон до 5000, французский — 8768 человек. Последняя наша атака велась при лунном свете, во время нее Тучков, израненный штыками, взят в плен.

Красный, Смоленск и Валутина Гора — три славных для нас дела первой августовской недели, окончились нашим отступлением, да и предприняты были в виду облегчения общего отхода. И это бесконечное отступление казалось чудовищным стране, сто лет не испытывавшей вражеского нашествия, армии, воспитанной Суворовым! Со времен злополучного Сент-Круа ни один главнокомандующий не был так мало популярным, как «немец» Барклай. Его обвиняли в нерешительности, малодушии, государственной измене... Стоически переносил оскорбления этот великий Россиянин. Спасение возненавидевшей его армии стало его единственной целью — ему он принес в жертву все то, чем может пожертвовать человек и полководец (и далеко не каждый человек, не каждый полководец) — свое самолюбие, свою репутацию... Одному Богу известно, что переживал он в те минуты объезда полков, когда его «здорово, ребята» оставалось без ответа... Плывя против течения, «ломаясь, но не сгибаясь», Барклай тогда спасал эти полки, и две недели спустя на Бородинском поле от всех их будет греметь ему «ура»! Но горечь в душе останется — и вечером 26-го августа, донося о том дне Государю, он напишет: «Провидению угодно было сохранить жизнь, для меня тягостную...»

Уступая голосу всей армии и страны, Александр I назначил главнокомандующим Кутузова, прибытие которого [255] к армии 17-го августа при Цареве Займище вызвало всеобщий подъем духа.

Кутузов всецело одобрял стратегию Барклая — его распоряжения по существу лишь подтверждали распоряжения его предшественников. Однако войскам отступать с Кутузовым казалось легче, нежели с Барклаем. В близости генерального сражения никто не сомневался, менее всех его желал, конечно, сам Кутузов. Недавнему победителю великого визиря пришлось все же внять «гласу народа» (почти никогда не являющемуся «гласом Божиим»), а — самое главное — монаршей воле. У него было 113000, у Наполеона 145000{191}.

И день 26-го августа стал днем Бородина. 24-го августа, после жаркого дела, французы овладели Шевардинским редутом — нашей передовой позицией. Бородинская позиция занимала по фронту всего 5 верст. Правый ее фланг прикрывался рекой Колочей, впадающей в Москву, центр защищали наскоро возведенные укрепления — флеши Багратиона и батарея Раевского (Курганная), слабой профили и незаконченные, левый фланг, примыкавший к Смоленской дороге, ничем не был прикрыт. В довершение всего этот левый фланг был слабее всего защищен (всего 5 егерских полков, тогда как центр защищало 4 дивизии, а без того сильный правый фланг даже 6 дивизий). Маршал Даву советовал Наполеону нанести удар в левый русский фланг, охватить его и сбросить всю русскую армию в Москву-реку, однако Наполеон не принял этот план, опасаясь, что русские его заметят и уклонятся от боя.

Весь бородинский бой — это лобовая атака французскими массами русского центра — батареи Раевского и флешей Багратиона (шесть раз переходивших из рук в руки между 9-ю и 12-ю часами). Жесточайшее побоище длилось шесть часов без всякого намека на какой-либо маневр, кроме бешеного натиска с обеих сторон. К 12-ти часам Наполеон сбил русских со всех пунктов и готовился нанести своими резервами решительный удар русской армии, когда внезапный рейд конницы Уварова навел невообразимую панику на тылы французской армии. Наполеон едва не попал в плен и распорядился отложить решительную атаку на следующий день{192}.

До 5-ти часов вечера длилась адская канонада — был момент, когда на пространстве квадрата в версту стороной гремело с обеих сторон 700 орудий!

Всего с русской стороны убыло 58000{193} (1-я армия лишилась 38000 из 79000, 2-я — 20000 из 34000), обе армии сведены в одну. Французский урон не менее 40000 — 45000. Пленных взято всего по тысяче с каждой стороны [256] (и то израненных; в пылу боя пленных не брали). Трофеи Наполеона: оба русских укрепления, гора трупов и 15 подбитых пушек. Мы взяли 13 пушек.

Вечером французы совершенно очистили поле сражения, так что побоище разыгралось вничью.

«Из всех моих сражений — вспоминал потом Наполеон — самое ужасное то, что я дал под Москвой. Французы показали себя в нем достойными одержать победу, а русские — называться непобедимыми»...

Армия лишилась Багратиона, братьев Тучковых, Кутайсова, многих героев-командиров и свыше половины своего состава. Продолжать бой на следующий день было бы явным безумием, и Кутузов, конечно, на это не пошел. На приснопамятном совете 1-го сентября в Филях он положил оставить Бонапарту Первопрестольную и тем спас страну и армию. «Неприятель распустится в Москве, как губка в воде!» — заявил он и добавил: «Будут они мне жрать конину, как турки!»...

Утром 2-го сентября Москва покинута войсками и последними жителями, и к вечеру в нее вступил Наполеон. Привыкнув к низкопоклонству немцев (когда после гибели прусской армии Наполеон вступал в Берлин, прусская столица украсилась флагами), он долго ждал у заставы «бояр» с ключами от города, но так и не дождался. Завоевателей ждала в Москве совершенно иная встреча!

Пройдя Москву, Кутузов пошел сперва по рязанской дороге, но уже 4-го сентября свернул на калужскую — к Красной Пахре и Тарутину. Этой переменой восточного направления на южное он занимал фланговое положение относительно неприятельской армии, мог действовать на ее сообщения и, во всяком случае, прикрывал от врага обильный Юг России.

20-го сентября армия заняла Тарутинский лагерь. В ее рядах считалось всего 52000, кроме ополчения. В последовавшие две недели она почти удвоилась в своем составе. Со всех концов России в Тарутино текли подкрепления:

прибыли обученные пополнения — вторые батальоны пехотных полков, отделенные для того еще весною, с Дона явилось новых 26 полков — 15000 казаков. Вся материальная часть была исправлена, и армия, готовясь к новым подвигам, впервые вкусила здесь заслуженный отдых.

Французы открыли движение Кутузова на калужскую дорогу лишь 10-го сентября. Наполеон расположился главными силами в Москве, а за Кутузовым последовал Мюрат [257] с 26000-ми легких войск, расположившийся лагерем в 4-х верстах от русского авангарда Милорадовича.

Середина сентября является поворотным пунктом этой войны. Тут кончается «компания 1812 года» — единоборство русской и французской армий, и начинается Отечественная Война — война всего русского народа, от мала до велика поднявшегося на завоевателей! Через два столетия великих дел и великих потрясений Россия Минина и Пожарского — Россия 1612 года — повторилась в 1812 году.

Пожар Москвы светил на всю Россию, его уголья пламенели в каждой русской груди — под золотым шитьем мундира и под худой сермягой. И вся Россия взялась за мушкеты и самопалы, сабли и топоры, вилы и дубины!

Менее чем за два месяца было выставлено 300000 ополчения и собрано сто миллионов рублей. Но никто никогда не смог подсчитать числа партизан. Восстали целые уезды Московской, Калужской и Смоленской губерний. Каждый сарай обратился в крепость, каждая усадьба в западню, в лесу за каждым деревом пришельца сторожила смерть.

Этот период войны навеки связан с именами Платова, Растопчина, Дениса Давыдова, Сеславина, Фигнера, Дорохова, многих десятков и сотен других менее заметных, но столь же преданных вождей всенародного движения... Железной хваткой держали они заносчивого врага, не давали ему ни минуты отдыха, рвали его на куски. Вечная им слава!

* * *

Положение Наполеона в Москве, вернее в Кремле, Москвы уже не существовало, из странного в начале, сделалось затруднительным, из затруднительного — критическим. На мирные свои предложения он не получал никакого ответа, а Император Александр сказал знаменательные слова, что «скорее уйдет со своим народом вглубь азиатских степей, отрастит бороду и будет питаться картофелем, чем заключит мир, пока хоть один вооруженный неприятель останется на русской земле».

Партизанское движение, все разраставшееся, обращало фуражировки в кровопролитные бои и затрудняло сколько-нибудь сносное довольствие войск. Почти всю кавалерию пришлось спешить. Грабеж горевшей Москвы внес сильную деморализацию в войска, все более ускользавшие из подчинения. «Полчища» сказывались все сильнее — и армия заметно разлагалась на московском пожарище. Надо [258] было выступить оттуда — и чем скорее, тем лучше... 6-го октября Наполеон тронулся из Москвы в ином направлении — по калужской дороге. С ним было 107000 человек при 360 орудиях и громадных обозах.

Как раз в тот же день 6-го октября решил перейти в наступление и Кутузов. На рассвете он атаковал врасплох авангард Мюрата при Тарутине и опрокинул его. Ряд промахов с нашей стороны (все при отдаче, передаче, выполнении приказаний) воспрепятствовал полному разгрому неприятеля. План разгрома Мюрата был очень сложен и состоял в ночном подходе лесными дорогами ударной группы Беннигсена (конница Орлова-Денисова, 11-й корпус Багговута, 111-й — Строганова и 1У-й — Остермана). Расчет движения сделан ниже всякой критики, колонны перепутались в темноте, их маршруты перекрещивались, понадобилось 12 часов, чтобы пройти 15 верст! К рассвету на месте была лишь одна конница, пехотные корпуса диспозиции не выполнили (за исключением бригады егерей из состава П-го корпуса). Откладывать дальше атаку было немыслимо, и Орлов-Денисов с 10-ю казачьими полками помчался на французский лагерь, опрокинул 3 кавалерийских полка и захватил все обозы и 38 орудий. Опомнившиеся французы открыли сильный огонь по выходившим из лесу пехотным частям. Багговут убит, а растерявшийся Беннигсен не смог дать никаких распоряжений. Наш урон — 1200 человек, у французов — 600 убитыми и ранеными, 1700 пленными и 38 орудий. Поссорившись с Кутузовым, Беннигсен уехал из армии.

Выступление Наполеона из Москвы и его движение на калужскую дорогу было открыто Сеславиным (с дерева), немедленно осведомившим об этом как Кутузова, так и ближайший авангардный корпус Дохтурова. Не теряя времени, по собственному почину, Дохтуров бросился со своим корпусом на пересечку Наполеону и 12-го октября заступил ему путь на Калугу и Юг в упорном восемнадцатичасовом сражении при Малоярославце. При Малоярославце с каждой стороны сражалось по 24000 человек и потеряно по 5500. Горящий город до 11-ти часов вечера переходил из рук в руки и, в конце концов, остался за французами.

Поздно вечером 12-го к Малоярославцу подошли главные силы как русских, так и французов. Генеральное сражение становилось как будто неизбежным, но его не желали ни Наполеон, ни Кутузов. Император не хотел рисковать своими последними силами, Кутузов не хотел рисковать вообще. И утром 13-го октября обе армии стали поворачиваться тылом одна к другой... Дилемма «пробиваться либо отступать» была решена Наполеоном в смысле [259] отступления... Дорога на Юг была преграждена, но дорога на Запад все еще была открытой. Оставался вопрос о маршруте — и Наполеон, после некоторого колебания, несмотря на советы Даву, предложившего идти кружным путем на Медынь, высказался в пользу кратчайшего направления — большого смоленского тракта, по которому он уже шел в августе на Москву.

Сказалась отрицательная сторона «математического ума» Наполеона. Направление кратчайшее геометрически далеко не всегда является кратчайшим стратегически. Тот «отрезок прямой», по которому Наполеон направлял свою армию, пролегал («был отложен») по совершенно опустошенной, разоренной, обезлюдевшей местности, где довольствовать армию было уже невозможно. Этим Император сам обрекал на гибель свое сильно поредевшее войско.

* * *

Узнав о выступлении Наполеона из Москвы, Император Александр немедленно составил план захвата пути отступления французской армии. План этот — огромные стратегические «Канны» — состоял в одновременном наступлении северной группы войск Витгенштейна и южной — Чичагова — навстречу друг другу. Обе эти армии должны были в последних числах октября сойтись на Березине. Французы, преследуемые тем временем главной армией, окружались, таким образом, со всех сторон.

День 6-го октября — эвакуация французами Москвы и атака Кутузова при Тарутине, явился также началом перехода в наступление Витгенштейна и первым днем упорного второго сражения при Полоцке (6, 7 и 8-го октября). У нас было 40000, у французов, дравшихся очень упорно, — 27000. Наши потери до 8000, французов перебито 4000, в плен взято 2000 и 1 орудие. Сен-Сир был разбит и отошел за Двину. Преследуя его, Витгенштейн имел 19-го октября удачный бой у Чашников и вышел к Березине, куда направлялась тем временем и Дунайская армия.

Адмирал Чичагов оставил на Волыни обсервационный корпус генерала Сакена (бывшая 3-я армия). Движение Дунайской армии на Березину совершалось без помехи со стороны австро-саксонцев. Шварценберг пытался было увязаться за Чичаговым, но Сакен быстрым ударом по саксонцам Ренье{260} при Волковыске 31-го октября{195} заставил Шварценбьрга поспешно отойти на Буг.

Кутузов направлялся параллельно Наполеону, южнее его — как бы заслоняя от французов центральные губернии и принуждая их идти пустынным смоленским трактом [260] (большая аналогия с движением русской армии осенью 1708 года, когда она «провожала» Карла XII на опустошенную Украину, заслоняя в то же время от шведов внутренние области). Кутузов не желал давать генеральные сражения, хотя все выгоды и были на русской стороне, он предпочитал добить Наполеона, не проливая русской крови.

Подчиненные Кутузова отнюдь не одобряли «слишком осторожного» образа действия главнокомандующего. Их частной инициативе принадлежат бои двадцатых чисел октября — ряд коротких, жестоких ударов, побуждавших врага идти скорее, не задерживаясь.

22-го октября Милорадович и Платов, думая отрезать французский арьергард у Вязьмы, наткнулись на главные силы французов и после упорного боя опрокинули их. 28-го числа близ Черной Грязи (у Духовщины) Платов нагрянул на 4-й (итальянский) корпус вице-короля Евгения, переправлявшийся через речку Вопь, и совершенно растерзал его, взяв всю артиллерию. Полагая встретить у Вязьмы один лишь корпус Нея, русские командиры наткнулись на 3 корпуса (Нея, Даву и Жюно). Вязьма взята штурмом с потерей до 3000 человек. У французов перебито 4000, а 3000 при 10 орудиях взято в плен. В деле у Черной Грязи с Платовым было всего 3000 казаков. Он вихрем налетел на франко-итальянцев, перебил и взял в плен свыше 2000, разогнал остальных (вице-король смог собрать из всего корпуса всего 4000) и взял обозы и 87 орудий. В тот же день Сеславин, Фигнер и Денис Давыдов взяли в плен при Ляхове бригаду Ожеро.

27-го октября главные силы Наполеона достигли Смоленска, где разграбили склады. Простояв здесь четыре дня. Император 31-го числа тронулся на Оршу.

Французская армия выступила из Смоленска поэшелонно и растянулась на 4 перехода: голова ее подходила к Красному, когда главные силы только трогались от Смоленска. Кутузов сблизился с растянувшимся противником и в трехдневном сражении при Красном, взяв его во фланг, совершенно разгромил (4, 5, 6-го ноября), захватив свыше 20000 пленных и 228 орудий — три четверти остававшейся у французов артиллерии. При большей энергии со стороны Кутузова — вся французская армия стала бы его добычей, подобно ее арьергарду — корпусу Нея, не успевшему проскочить и положившему оружие. Вечером 3-го ноября французский авангард отбросил отряд генерала Ожаровского. 4-го ноября Милорадович с авангардом разгромил корпуса вице-короля и Жюно (указывая гренадерам Павловского полка на подходивших французов, он крикнул им: «Дарю вам эти колонны!»). 5-го ноября Кутузов, [261] по настоянию Ермолова и Толя, решился атаковать всеми силами, дабы отрезать подходившие корпуса Даву и Нея. Остатки корпуса Даву проскочили с потерею всей артиллерии, но Ней был отрезан, из всего его корпуса (насчитывавшего к открытию кампании 45000, а к ноябрю только 7000) к войскам присоединилось лишь 700, во главе с храбрым маршалом, дравшимся в строю как рядовой гренадер. У французов убыль 6000 убитыми и ранеными, 20000 пленными. Взято 2 знамени, 116 орудий (и еще подобрано 112 брошенных). Наш урон до 3000. За Красный Кутузов получил титул князя Смоленского, а Платов — графское достоинство.

7-го ноября Наполеон перевел свою истерзанную армию по тонкому льду только что ставшего Днепра у Орши{196}. Прибытие из Польши свежего корпуса Виктора и присоединение остатков Сен-Сира улучшило немного, хотя и ненадолго, положение армии, ставшей насчитывать до 60000, из коих лишь половина могла считаться сколько-нибудь боеспособной.

Ближайшей преградой французам являлась не успевшая еще замерзнуть Березина. Витгенштейн занимал ее левый берег, Чичагов стоял на правом, а его авангард 10-го ноября занял Борисов. Несмотря на имевшуюся в Борисове переправу, связи между двумя русскими армиями не существовало: Чичагов знал лишь морскую войну, а Витгенштейн увлекся второстепенной задачей — преследованием корпуса Виктора.

Наполеон устремился на Борисов — и 12-го ноября выбил оттуда беспечный русский отряд, успевший, однако, сжечь за собой мост. Положение французской армии стало отчаянным: она попала в мешок — и ледяная Березина должна была стать для нее могилой.

Гений Наполеона (с помощью Чичагова) вышел из этого положения. Отыскав броды вверх по Березине у Студянки и вниз близ Ухолодья, он приказал наводить мосты: произвести переправу у Студянки, а демонстрацию у Ухолодья. Чичагов принял переправу за демонстрацию, а демонстрацию за переправу и все силы свои стянул ниже Борисова, опасаясь соединения Наполеона с Шварценбер-гом, а тем временем, благодаря самоотверженности геро-ев-понтонер д'Эбле, мост у Студянки был наведен — и 14-го ноября по нему началась переправа, продолжавшаяся [262] 15-го и 16-го числа. В этот последний день французы, отбив все разрозненные атаки русских разобщенных армий, сожгли за собой мосты, но это последнее напряжение сил совершенно погубило их. Отступление, под непрерывными ударами русских партизан и погоне конницы Платова, утратило характер маневра и превратилось в бегство. Находившийся у Студянки слабый отряд полковника Корнилова не мог оказать 13-го ноября сопротивления французам, наводнившим мосты под прикрытием огня всей своей артиллерии. 14-го русских собралось до 8 тысяч, но они все не решались атаковать переправлявшихся французов. 15-го ноября под Студянку подоспел Витгенштейн и заставил положить оружие дивизию генерала Партуно. 16-го подошел и Чичагов. В этот день упорный бой шел по обоим берегам Березины. Неумелые атаки Чичагова были отражены переправившимися французами, тогда как Витгенштейн не мог справиться с прикрывавшим переправу корпусом Виктора (переправив свою артиллерию, французы брали войска Витгенштейна под продольный огонь). Наш урон 15-го и 16-го свыше 4000. Французов перебито, замерзло и утонуло до 15000, в плен взято 23000 и 24 орудия (прочая артиллерия потоплена в Березине). Общий урон французов при переправе через Березину — 40000, она обратилась в катастрофу. При преследовании французов в Минске взято еще 3000 пленными, 2 знамени, 2 орудия. В Вильне — 14000 живых и полуживых пленных и 140 орудий (артиллерийский резерв Наполеона), в Ковне — 5000 пленных, 21 орудие и т. д. В числе спасшихся 20000 было свыше 2500 офицеров, остальные еще являлись старыми ветеранами, не пожелавшими сдаться либо отстать по дороге. Этим был сохранен кадр для формирования новой армии. Небольшое количество захваченных в Отечественную войну знамен объясняется тем, что при выступлении из Смоленска громадное большинство полковых командиров распорядилось их сжечь.

Остатки того, что еще так недавно именовалось Великой Армией, бежали на Вильну, устилая дорогу трупами умиравших от болезней, холода и истощения. 23-го ноября Наполеон покинул эти жалкие толпы, сдав начальство над ними Мюрату. 29-го ноября русские овладели Вильной, 2-го декабря Ковной.

Ни одного вооруженного врага не оставалось на русской земле...

Из 380000 французов, вторгнувшихся в Россию к северу от Припяти, пять месяцев спустя перешло обратно границу около 20000{197} (из коих не свыше 1000 при оружии). Из 1400 орудий вывезено 9... История не знает более жестокой катастрофы. [263]

* * *

«Войну 1812 года мы вели за чуждые нам интересы, — пишет автор «России и Европы» Н. Я. Данилевский, — война эта была величайшею дипломатическою ошибкой, превращенной русским народом в великое народное торжество». Совершив капитальную ошибку своего царствования — разрыв с Наполеоном — Император Александр в дальнейшем действовал безупречно. Он отстоял честь и достоинство России — и в тот великий Двенадцатый год оказался воистину Благословенным.

Это свое имя Благословенного Александр I мог бы сохранить и в сердцах грядущих поколений, если бы возвысился душой до награждения своего верного народа за совершенный им необыкновенный подвиг. Он этого не сделал и имя Благословенного за ним не удержалось... Реформа 1861 года опоздала на полстолетия — промежуток между ней и нашествием 1914 года, нашествием, породившим катастрофу 1917-го, оказался слишком невеликим для воспитания сыновей рабов. И если бы тот рождественский манифест, провозгласив освобождение России от двадесяти язык, возвестил освобождение от рабства двадцати пяти миллионов верных сынов России, то Вифлеемская звезда засияла бы над ликующей страной. В том великом нравственном подъеме наша Родина обрела бы неисчерпаемые силы для преодоления всех грядущих невзгод и лжеучений... Но Бог судил иначе.

Война эта была войной народной. Вооруженные народы Европы столкнулись здесь с вооруженным русским народом. Главный интерес этого столкновения в том, что здесь на русской стороне оказались все выгоды, на французской же все невыгоды системы «полчищ».

С русской стороны мы видим в Отечественную войну сочетание двух элементов: сравнительно небольшой постоянной армии — армии профессионалов и «вооруженного народа» (партизаны и ополчение), опирающегося на эту армию. Иными словами, в 1812 году русские «стихийно» осуществили то, до чего немецкий ум (в лице генерала фон Зекта) додумался лишь сто с лишним лет спустя. И в этом отношении — как вообще во всех решительно отраслях военного дела — мы, Русские, идем далеко впереди... Если бы мы смогли сознать всю мощь нашего военного гения!

Профессиональная армия и вооружившийся народ блестяще поделили между собой работу, как бы дополняя друг друга. Однако главное значение имела, конечно, армия. Предположим, что в Бородинском сражении Наполеону удалось уничтожить русскую армию. Государь остался бы и тогда непреклонен, Москва была бы [264] сожжена, народное восстание вспыхнуло бы и в этом случае. Но никого не было бы в Тарутинском лагере и некому было бы заступить завоевателю дороги при Малоярославце... Наполеон смог бы расположить свою армию на зимние квартиры где-нибудь в Калужской либо Орловской губернии (терпя, разумеется, большой ущерб от партизан) — и весной 1813 года возобновить военные действия, опираясь на неисчерпаемые ресурсы подвластной ему Европы.

Армия Наполеона являет собою другой вид «вооруженного народа», разнообразную массу людей, в общем служащих непродолжительное время. Это прототип «массовых армий» Великой войны. В боевом отношении противники равноценны, но в воинском отношении на стороне русской армии профессионалов громадное преимущество. Находись эта армия в положении «двадесяти язык», она никогда не допустила бы того упадка дисциплины, что привело тех к гибели.

Русская стратегия, как только ей удалось освободиться от тлетворного влияния пфулевщины — Образцова как в добородинский период при Барклае, так и в послебородинский при Кутузове. Единственное темное пятно, единственная ошибка нашей стратегии — это Бородино. Но Кутузов так же не ответственен за Бородино, как не ответственен и за Аустерлиц. Этого сражения он не желал, понимая его бесцельность и риск — оно было ему навязано, 60000 жизней было принесено в жертву Молоху общественного мнения.

Бородинское сражение оказалось преждевременным. С ним поторопились на два месяца. Его следовало дать не в конце августа, а в конце октября, когда французская армия была в достаточной степени подточена изнутри. Имей Кутузов тогда в строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив Багратион — генеральное сражение было бы дано где-нибудь под Вязьмой — и тогда не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу Платову...

Кутузова обвиняют в слишком осторожном образе действий, в том, что он «выпустил» Наполеона. Эти упреки неосновательны. Наполеона выпустил не Кутузов, а Чи-чагов (место которому было на мостике флагманского корабля, а не во главе отдельной армии). Кутузов действовал в духе плана войны — он загонял зверя в расставленные тому сети. Сети эти оказались расставленными неискусно, командовавший армией моряк заснул на вахте... К событиям на Березине Кутузов совершенно не причастен. Он мог бы дать генеральное сражение с громадными шансами [265] на успех при Малоярославце. Он мог бы добить разгромленную под Красным армию Наполеона так же, как мог бы взять за год до того штурмом слободзейский ретран-шамент великого визиря... К чему было проливать русскую кровь, драгоценную русскую кровь, уже и так зря растраченную в бородинском побоище — когда жребий врага так ясно был начертан на снегу пустынной смоленской дороги?

Если стратегия Наполеона — стратегия Аннибала, то Кутузов — Фабий. Как никто умеет он заставить работать на себя и время, и обстоятельства и даже самого врага. И он помнит своего учителя: «Последнюю кампанию, — говаривал Суворов, — неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, чуть не сто, а мы и одной тысячи не потеряли. Вот это называется вести войну, братцы! Господа офицеры, какой восторг!»... И Петр узнал бы в старом екатерининском орле птенца своего гнезда и поздравил бы его с знатною викторией, малой кровью одержанной. Кутузов был последним гуманистом великого века — и после него надолго «стратегия минотавра» сделалась основным типом русского полководчества.

Громадное большинство русских военачальников оказалось на высоте тех геройских задач, которые им приходилось решать. Барклай сберег армию в самый критический период войны. Багратион совершил блистательный марш от Несвижа до Смоленска, получил здесь право на звание полководца, смерть же его явилась жесточайшей утратой для армии. Витгенштейн под Клястицами и Полоцком успешно держал экзамен на самостоятельного командующего армией. Ермолов, Милорадович и Дохтуров блестяще подтвердили старую и славную репутацию. Обратили на себя внимание Раевский, Паскевич, Неверовский, Остерман. Громкую славу себе и всему казачеству стяжал «вихорь-атаман» Платов. Такой яркой плеяды вождей и командиров с тех пор Россия больше не имела...

Неудачно себя проявили Чичагов и Беннигсен (доказавший лишний раз при Тарутине, что он отличный составитель планов и совершенно слабый их выполнитель).

Действия французов, по большей части, очень неудачны. Иероним-вестфальский плачевен. Даву, показавший (хоть и тщетно) замечательный глазомер накануне Бородина и после Малоярославца, в начале кампании действовал очень слабо (Салтановка). Да и сам Наполеон был как будто уже не тот. Ни один его план не удался, не оправдался ни один его расчет — как политический, так и стратегический. Занятием Москвы Россию на мир он не склонил. Разбить обе русские армии порознь, как австрийцев в Италии и пруссаков под Йеной-Ауэрштедтом, [266] ему не удалось. Не удалось и поймать их в мешок у Смоленска, благодаря глазомеру Барклая, героизму Неверовского и упорству Дохтурова. Не удалось добить русскую армию после Бородина, благодаря мужественному решению Кутузова пожертвовать Москвой без боя. Отступление же в направлении «кратчайшем геометрически» привело к небывалой катастрофе. В утро Бородина светило «солнце Аустерлица», но освещало оно совсем не тактику Аустерлица...

Наполеон разбросал свои силы. Он оставил в Польше корпуса Виктора и Ожеро, отправил Макдональда в бесцельный курляндский поход, держал корпус Ренье при армии Шварценберга, усилил Удино под Полоцком еще корпусом Сен-Сира. Всех этих сил ему недоставало под Бородино, где ему надлежало победить во что бы то ни стало.

А главная ошибка повелителя Европы — ошибка психологическая. Он не знал России, а еще менее Россиян. Едва ли не самым трагическим моментом его необыкновенной жизни было напрасное ожидание «бояр» на московской заставе. Он никогда ничего не слыхал про Ослябю и Пересвета, Пожарского и Минина, Гермогена и Сусанина. И если бы ему суждено было постичь гений породившего их народа — то нога его не ступила бы на русскую землю.